Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого архиепископа и хирурга

В 20-х годах тон в городе задавали комсомольцы. Они были первыми и самыми страстными проводниками партийной политики и в том числе политики классовой непримиримости. Мы уже говорили о буквально физиологической потребности новой власти изыскивать заклятых врагов и непременно изничтожать их. Поскольку после 1919 г. в Енисейске и его окрестностях реальных противников не осталось, жаждущие побед комсомольские вожди повели массы «на штурм небес». С «небесами» расправлялись запросто, «Незадолго до моего приезда в Енисейск, – пишет в "Мемуарах" владыка Лука, – был закрыт женский монастырь и две послушницы этого монастыря рассказали мне, каким кощунством и надругательством сопровождалось закрытие храма Божьего. Дело дошло до того, что комсомолка, бывшая в числе разорявших монастырь, задрала все свои юбки и села на престол». Случай, который настолько потряс владыку, что он не забыл его даже через тридцать пять лет, диктуя свои «Мемуары», был для той эпохи вполне заурядным. Бывший милиционер Михаил Федорович Терещенко[68] с большой охотой рассказывал мне, как в 1924–1925 гг. он сам обдирал с икон Успенского собора золотые ризы, как грузил на подводу реквизированные чаши и кадила; как помогал стаскивать с церквей колокола. Во время реквизиций верующие – порой набегало несколько сот человек, – стоя поодаль, ругали представителей власти и комсомольских активистов. Терещенко слышал и проклятия, и молитвы, в которых верующие призывали гром и молнии на головы богохульников. Исполняя свой служебный долг, милиционер Терещенко вынужден был давать время от времени предупредительные выстрелы в воздух, а кое-кого и препровождать в милицейский участок. Впрочем, сам Терещенко к верующим относился, по его словам, без всякого зла. Вспомнил он также, как зимой 1924 г. молодые борцы с религиозным дурманом опрокинули в деревне Сотниково часовню: «Просто так, для смеха».

Живя в Ташкенте, епископ Лука полагал, что все беды Русской Православной Церкви в послереволюционную пору происходят лишь от козней живоцерковников. Кощунствующая молодежь не казалась ему достойной серьезного отпора. Но в Енисейске живоцерковники реальной силой не обладали, зато разгул комсомольцев-активистов грозил полностью лишить город мест молитвы. Лука решил протестовать. Несколько раз он выступал с проповедями, пытался урезонить, пристыдить разрушителей храмов. Потом принял участие в публичном и, как говорят, многолюдном диспуте с молодым медиком-атеистом Чеглецовым. Но ни успокоить, ни даже умерить антирелигиозную волну 20-х годов было, конечно, невозможно. Лука только еще больше настроил против себя енисейское партийное и советское начальство. А скоро к доносам церковного характера присоединились жалобы на Войно-Ясенецкого от местных фельдшеров.

О своей врачебной работе в Енисейске епископ Лука оставил краткую запись, которая уместилась в десяти строках «Мемуарах».

«Мой приезд в Енисейск произвел большую сенсацию, которая достигла апогея, когда я сделал экстракцию врожденной катаракты трем слепым мальчикам-братьям и сделал их зрячими. По просьбе доктора Василия Александровича Башурова, заведовавшего Енисейской больницей, я начал оперировать у него и за два месяца жития в Енисейске сделал немало очень больших хирургических и гинекологических операций. В то же время я вел большой прием у себя на дому, и было так много желающих попасть ко мне, что в первые же дни оказалось необходимым ввести запись больных. Запись, начатая в первых числах марта, скоро достигла дня Святой Троицы (июнь)».

Все это верно, но так же, примерно, как выцветший дагерротип. В действительности же два с небольшим месяца (январь-март 1924 г.) жизни Войно-Ясенецкого в Енисейске были насыщены чрезвычайно яркими житейскими и медицинскими эпизодами, насыщены большой хирургической работой, которую владыка совмещал с напряженной религиозной жизнью. Лучше всего об этом периоде мог бы рассказать доктор В. А. Башуров, но ко времени моего приезда его уже не было в живых. О врачевании Войно-Ясенецкого я услышал в конце-концов от шести старожилов. Наиболее полным оказался рассказ 90-летнего Арсения Кузьмича Константинова. Интеллигент-сибиряк, в прошлом почтовый и торговый служащий, Константинов сохранил прекрасную память (к его воспоминаниям мы еще вернемся) и со слов своего друга доктора Башурова передал следующее: