Жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника

– Обзываться нельзя! – негодовал Виктор. – А то бы я тебя обозвал знаешь как?

– От такого дела отказываться, – вторил Владик. – Да если бы меня он взял! Я бы от радости выше дома подпрыгнул!

– Мне вот дрессировщиком быть нельзя, – мрачно говорил Петька, – я и на арене уснуть могу. Да и самого меня еще несколько лет дрессировать надо.

А дедушка сидел веселый-веселый, изредка произносил:

– Ничего, ничего, все будет в ажуре-абажуре.

Вечером пришел Горшков.

Сначала ребята его даже не узнали: он был в штатском.

Настроение у него было мрачное и чуть-чуть злое.

– Ерундистика получается, – сказал он, молча выпив четыре стакана чаю без сахара. – Сплошное безобразие.

– А что? – спросили ребята и дедушка.

– Феноменальный ужас, – ответил Горшков и залпом выпил пятый стакан чаю без сахара. – Стыдно сказать, но почти каждый вечер в цирк хожу. Добровольно.

– Да ну?! – поразились ребята и де-душка.

– Добровольно, почти каждый вечер, – повторил Горшков. – А вернее, каждый свободный от работы вечер. Тянет меня туда. Понял я, в чем дело. Отдыхать в цирк народ ходит. Сил набираться для завтрашнего трудового дня. Сидит зритель, смотрит на Эдуарда Ивановича и думает: силен, значит, человек! Вон, львов не боится, а я хулигана позавчера испугался. Тоже вроде бы воспитательная работа получается.

– Эх вы! – с укором и сожалением бросил дедушка. – А я разлюбил цирк. Он чуть не разлучил меня с внучкой. Хорошо, что у нее высокая сознательность, а то бы… – Он махнул рукой.

– Поясните обстановку, – попросил Горшков.

И тут ребята заговорили все разом.

Вот что услышал Горшков:

– Эдуард, а она Иванович берет отказывается к себе а мы в ученицы говорим да мне бы соображать ей такое пред надо дожили радовать а она ся что отказывается надо…

– Молчать! – приказал Горшков. – Пусть она сама расскажет.

– Вы представляете… – начала Лё-лишна.

– Да, да, вы представляете – цирк! Горят все огни. Оркестр играет марш, от которого трудно усидеть на месте. На арене клетка из железных прутьев. Выходит ведущий и говорит: «Выступает с группой дрессированных львов единственная в мире девочка-укротительница Лёлишна Охлопкова!»

– А она отказывается, – сказал Владик.

– Понятно, – сказал Горшков. – Тебе бы, Лёлишна, в милиции работать. Там такие люди очень нужны.

– Какие такие? – спросил Петька с завистью, но зевая.

– Такие, – гордо сказал Горшков, – которые как она… Вы уж меня извините, а я в цирк.

После его ухода ребята долго молчали.

– Ничего я не понимаю, – заговорил Петька. – Чего ее все без конца хвалят? Девчонка она, конечно, ничего. Ну, а чего особенного-то?

– Она единственная женщина в семье, – ответил Владик, – и настоящая женщина.

– Особенного, может быть, ничего в ней и нет, – сказал Виктор, – но ей, а не мне, тебе или ему, предложил Эдуард Иванович стать ученицей.

– Я, конечно, понимаю мою отрицательную роль в этой истории, – виновато сказал дедушка. – Но что поделаешь?

– Ничего, – ответила Лёлишна. – Все равно я буду дрессировщицей. Когда-нибудь.

– И никогда не будешь на меня сердиться? – спросил дедушка.

– Никогда, – ответила Лёлишна, – можешь не беспокоиться.

Вот и все, уважаемые читатели. Даже у самых толстых книг бывает КОНЕЦ.

И мы с вами добрались до конца «Лё-лишны».

Мне осталось пожелать вам счастливой жизни, написать последнее слово

КОНЕЦ

И ПОСТАВИТЬ.