— Вызывай опергруппу, Михалыч, — кивнул один другому, и они оба вышли из палаты.
Минуты в больнице тянуться медленно. Через некоторое время появился доктор и две медсестры. Меня погрузили на инвалидное кресло и перевезли в обычную палату.
Она заметно отличалась от остальной больницы, явно платная. Но когда меня подвозили к палате, возле нее маячил человек в форме полицейского. И я сразу поняла, что меня охраняют. Осознание этого вызвало неприятные эмоции, такое бывает только, если свидетелю грозить опасность, либо ты являешься подозреваемой. Почему то в моей голове сразу мелькнул второй вариант.
Они появились в моей палате на следующий день. Два полицейских проходят, как у себя дома, придвигают стулья к моей койке, садятся и серьезно смотрят на меня. Их глаза внимательно изучают мою мимику, отслеживают движение моих рук. Они ищут признаки беспокойства, ведь вердикт ясен: я назначена убийцей Алексея.
Только я тоже училась в юридическом, кое в чем шарю. Наш немой диалог глазами прерывается. И на меня начинаются сыпаться, как из рога изобилия, вопросы, часто повторяющиеся, а иногда просто тупые.
— Когда вы были похищены? В какое время суток? А с чего вы решили, что стреляла Морозова? А почему вы решили, что это ее голос? А сколько времени тогда было?
Ну, вот как я должна была узнать время, когда стреляла Дарья Семеновна? Я даже не знала, в какой день очнулась. В моей голове перепутались дни. А если и остались воспоминания, только о примерном времени суток.
Как я освободилась? Сама не знаю как.
Но из глупых и не очень вопросов уяснила для себя, что Дарья Семеновна — большой человек, ее боятся потревожить.
А через несколько часов приехал мой адвокат. Как же я была рада встретиться с Александром Васильевичем!
— Здравствуйте, — у меня, наверное, глаза в эту минуту сияли, хоть один знакомый человек появился на горизонте.
— Здравствуйте, Светлана, я здесь как ваш адвокат, если вы согласны, то буду представлять вас…
— Александр Васильевич, где Кирилл? — обрываю его на полуслове.
— Светлана, вы являетесь подозреваемой, поэтому к вам никого не пустят, кроме адвоката, то есть меня, — вздыхает Александр Васильевич.
— Но я не могла стрелять в Алексея, я связанная лежала в домике, да и откуда бы я взяла оружие, — удивляюсь, хотя и сама поняла, что на меня хотят повесить убийство.
— Ну, у полиции на этот счет другое мнение, они считают, что вы могли развязать веревки, найти у убитого револьвер и выстрелить в него, в качестве самозащиты.
— Я не стреляла, и я слышала, как Алексей вымогал деньги у Дарьи Семеновны.
— Дарья Семеновна Морозова не могла убить Алексея Вольных, так как весь день она находилась в здании прокуратуру. И тому есть свидетели. И ее пропуск зарегистрирован на вход и затем на выходе. Время не совпадает.
— А я можно подумать сошла с ума, и она мне привиделась, а то, что привиделось, еще и стрелять умеет? Так что ли? — рычу на адвоката, хотя умом понимаю, что Дарья — женщина хитрая и изворотливая, она сделала себе алиби на всякий случай.
— Светлана, я хочу убедить вас вести себя благоразумно, мы переведем ваше дело из юрисдикции Подольской прокуратуры в следственный комитет Москвы, сделаем вам домашний арест, чтобы вам было комфортно. Только не делайте сейчас глупости, не совершайте опрометчивых шагов.
— Конечно, я не должна делать опрометчивых шагов, а убийца гуляет на свободе. А если она решит устранить свидетеля?
— Вы про Дарью? Спешу вас огорчить. Дарья устраивается на работу в Министерство Юстиции, боюсь, она скоро будет недосягаема.
— Охренеть. Так вот зачем ей был нужен развод. Хотела избавиться от мужа преступника.
— Светлана, еще раз прошу вас быть очень осмотрительной, со следователями без меня не разговаривать, и с чужими людьми никакой информацией не делиться.
Он уходит, оставляя меня в сомнениях, метаниях. Меня плющит и «колбасит», мало того что ко мне не пускают Кирилла, так я еще и преступница. В душе моей негодование, ярость и ненависть к семейке Морозовых- Вольных. Кто бы знал, что они оба окажутся склонны к аферам и преступлениям. Даже страшно, что такая женщина, как Дарья, будет работать в Министерстве Юстиции.
Вечер провожу за чтением детектива, кто-то забыл в палате старую замусоленную книжку с детективами, она, видимо, уже много недель лежит в прикроватной тумбочке, кочуя по рукам местного контингента. Вникать в содержание получается с трудом, и через некоторое время я бросаю это занятие.
Когда темнеет за окном, и в палатах гаснет свет, ко мне возвращается способность мыслить логически.
Что у них есть на меня?
Мои потожировые следы на диване, кровь, что текла из носа, мои следы на веревках. Так я и не отрицаю, что там была. К Алексею я не приближалась, просто обошла его труп стороной. Стреляли в него со стороны дороги, моих следов там нет. Что труп не перемещали — это легко может доказать любой патологоанатом.
Дальше, свежие следы от протектора шин. Хммм…