Жизнь как песТня

— Дорогие мои, что вы там застряли с этими коммунистическими членами? Идите к нам. У них своя компания, у нас своя — нам делить нечего!

Такой вольности обком стерпеть был не в силах. Кипренскому разрешили работать за пределами города, но категорически не в нем самом. После этого ему оставалась одна дорога — на чес, в деревню. С ним любили ездить все, так как основной чесовый постулат — меньше дней, больше концертов — Кипренский проводил в жизнь, как никто другой. Делалось это просто. Прибывая на место назначения, он сразу же направлялся в районное отделение культуры и с места в карьер принимался пудрить мозги местному начальнику.

— Видите ли, — по-приятельски начинал он, — партия доверила нам великое дело — нести культуру на село. Согласитесь, вопрос немаловажный?

Начальник, не понимая, куда клонит Кипренский, но орентируясь на возвышенную интонацию, как правило, соглашался с этим неопровержимым тезисом. Дождавшись одобрительного кивка, Яков Исидорыч переходил к следующему пункту.

— Давайте посчитаем, — говорил он, — во сколько обходится эта высокая миссия нашему трудовому государству.

— Давайте-давайте! — выказывал живейший интерес начальник.

— Мы в течение одного месяца должны сыграть шестьдесят концертов. То есть по два концерта в день. Вы следите за мы-слью? — неожиданно прервав диалог, строго спрашивал Кипренский.

— Я следю, не волнуйтесь!

— Очень хорошо! Едем дальше! В бригаде десять человек, каждому из которых положены суточные в размере двух рублей шестидесяти копеек в день. Десять множим на два шестьдесят — итого получаем двадцать шесть рублей. Казалось бы, мелочь, не так ли? Да просто ерунда! Но в месяц-то набегает семьсот восемьдесят!!! — восклицал Кипренский и аж подпрыгивал. Прыжок пожилого человека обычно производил очень сильное впечатление.

— Не может быть? — всплескивал руками от нахлынувшего возмущения чиновник. — Это же просто безобразие!

— Да что там безобразие! — накалял обстановку Яков Исидорыч. — Не безобразие это! Разбой среди бела дня!

— Что же это делается такое? — сокрушался босс, оглушенный рассказом о колоссальных убытках, нанесенных государству достаточно скромными на первый взгляд артистическими суточными. — И где же выход?

Вот тут-то и наступала развязка.

— Выход есть! — торжественным тоном спасителя провозглашал Кипренский.

— Да что вы говорите? Ну и какой же? — вскидывался начальник, уже потерявший всякую надежду на спасение отечественной экономики.

— Господи! — удивлялся Кипренский. — Ну, вы как маленький, ей-богу. Элементарный! Если мы сыграем наши шестьдесят концертов не за месяц, как запланировано, а скажем, дней за пятнадцать, то мы уже имеем прибыль не менее трехсот девяноста рублей. А если добавить туда же еще и расходы на проживание в отелях (тут он делал начальнику явный комплимент, потому что та срань, в которой мы жили, с трудом тянула даже на хижину дяди Тома), то в таком случае мы вообще сэкономим тысченки полторы. Согласитесь, денежки немалые!

— Ну не могу же я, в самом деле, в гостиницу вас бесплатно заселить. От меня-то что зависит? — недоумевал начальник.

— Очень многое! — выходил на финишную прямую Яков Исидорыч. — Если вы дадите разрешение на проведение в районе не двух концертов в день, как записано в нашем маршрутном листе, а как минимум четырех — Минфин скажет вам спасибо. Это я вам ответственно заявляю.

— И все?

— И все!

Начальник облегченно вздыхал и, радуясь тому, что все так замечательно завершилось, подписывал подобное (кстати, категорически запрещенное тем же Минфином) разрешение, искренне полагая, что тем самым действительно поддержал чуть было не пошатнувшееся из-за такой ерунды материальное благополучие родной державы. По окончании церемонии Кипренский, долго не отпуская, мял начальственную ладошку, преданно смотрел в глаза и приглашал на концерт. Начальник обещался непременно заглянуть и, как правило, не приходил. Но Кипренскому это уже было глубоко безразлично — заветное разрешение приятно согревало карман. Однако в нашей поездке отработанный прием чуть было не дал сбой. Секретарем по культуре оказалась женщина. Такая типично партийная дама. Губки бритвочкой, мужская стрижка и черный двубортный костюм. Сжав свои змеиные губки, она сухо выслушала краткий социологический обзор и дала разрешение. Кипренский прижался мясистым ртом к партийной ручке и привычно пригласил на концерт. А дама ему:

— А я слышала, что вы халтуру привезли.

На что Яков Исидорыч, не давая ей опомниться, с лета отвечает:

— А я слышал, что вы живете с ассенизатором!

Попрощался и вышел. А вечером раздался звонок. Звонил партайгеноссе Ленконцерта. Тот самый, который ходил в обком просить за Кипренского чуть ли не ежемесячно.

— Яша, — спросил он, — это правда?

— Скажи, что именно, и я развею все твои беспочвенные сомнения! — несколько витиевато отозвался Яков Исидорыч.

— Да я про эту стерву из райкома. Правда? Ты что, действительно сказал, что она живет с ассенизатором?

— Откуда такая осведомленность? — поразился Кипренский. — Еще и дня не прошло!..