Жизнь как роман

Живот по-прежнему сводит, но я постепенно прихожу в себя и начинаю понимать, почему я здесь. Начав писать «Третье лицо зеркала», я тщательно выбирал район, где будет жить Флора, и остановился на Уильямсберге именно из-за его соседства с этим кварталом ортодоксальных евреев. Причина была в том, что его обитатели, вышедшие прямиком из XIX века, сумели проделать брешь во времени. Не я один пытаюсь сбежать из этой реальности, из этой эпохи. Я прибегаю для этого к силе воображения, у других есть свои способы. Цель у нас общая: выскочить из-под пяты современности. Здесь община взяла на себя все: школьное образование, доступ к услугам, законотворчество, питание. В этом анахроническом измерении не существует медиа, социальных сетей, актуальных современных проблем.

У меня в животе разверзается пустота, к горлу подкатывает ураганная тошнота, как будто голод насверлил во мне дыр. Я толкаю дверь первой попавшейся кошерной бакалеи в доме из желтого кирпича. Пространство магазина поделено напополам бамбуковой занавеской: одна половина мужская, другая женская. Я прошу два главных лакомства заведения: питу с фалафелем и сандвич с омлетом и пастрами. Все это я проглатываю за несколько минут. Утолив голод, я чувствую, что бросил наконец якорь в своем вымышленном мире и привыкаю к здешнему пейзажу.

Подкрепившись, я шагаю в северную часть. Полтора километра проделываю, окруженный яркими красками бабьего лета, между платанами с пылающей листвой и домами «браунстоун» на Бедфорд-авеню.

На пересечении Бэрри-стрит и Бродвея моему взору предстает силуэт «Ланкастера», еще более внушительный, чем в романе. Перед химчисткой скучает дюжина фотографов и журналистов: мелкая сошка, усталая и невеселая, пехота с пальцем на спуске объектива, состоящая на службе у пошлости и непристойности; когда я вхожу в дом, эта публика на мгновение выходит из летаргии.

Холл сияет роскошью и новизной, здесь еще шикарнее, чем я воображал: пол из каррарского мрамора, неяркое освещение, грубые высокие деревянные панели на стенах.

– Чем я могу вам помочь, сэр?

Тревор Фуллер Джонс, царящий в холле, отрывает глаза от экрана. Он в точности такой, каким я его представлял, – затянутый в каштановую ливрею с золотыми галунами. Похоже, он принимает меня за кого-то из писак, донимающих его с начала «дела Конвей». Несколько секунд я стою перед ним с разинутым ртом, размышляя, как мне быть. Наконец я решаюсь:

– Здравствуйте, мне бы попасть на крышу дома.

Тревор приподнимает бровь.

– Извините, с какой целью?

Я в своей манере делаю ставку на откровенность:

– Думаю, миссис Конвей грозит опасность.

Привратник качает головой.

– А я думаю, что вам придется уйти.

– Я настаиваю. Если вы не хотите, чтобы у вас на совести было ее самоубийство, лучше позвольте мне подняться.

Тревор Фуллер Джонс тяжело вздыхает и с неожиданным при его внушительном телосложении проворством выскакивает из-за своей конторки. Он хватает меня за руки и бесцеремонно тащит к выходу. Я пытаюсь возмущаться, но тщетно: в этом детине не меньше метра девяноста роста и ста десяти кило веса. Когда он уже готов вышвырнуть меня на тротуар, до меня доходит своеобразие соотношения сил. Я вполне могу нейтрализовать противника.

– Не заставляйте меня все рассказать Бианке!

Привратник замирает как вкопанный и округляет глаза, как будто не уверен, что правильно расслышал. Я повторяю:

– Не пустите меня – получите проблемы с Бианкой.

Он усиливает хватку.

– При чем тут моя жена?

Я смотрю на Фуллера Джонса не мигая. Как донести до него, что он – порождение моей фантазии, второстепенный персонаж рождающегося повествования, существующего только в моей голове? А главное, как ему внушить, что для меня вся его жизнь – открытая книга?

– Бианку могут заинтересовать эсэмэс и фото, которые вы регулярно шлете Рите Бичер, парихмахерше девятнадцати лет от роду из салона «Свит Пикси» на Джексон-стрит.

Такая у меня писательская привычка: прежде чем начать писать, я буквально вылизываю будущих действующих лиц, составляя для каждого подробнейшую биографию, настоящее личное дело. Пускай три четверти всех этих сведений не попадут в книгу, этот способ очень эффективен, чтобы лучше познакомиться с персонажами.

– Не уверен, что ваша жена будет в восторге, когда узнает, что вы пишете Рите такие послания: «Весь день думаю о твоей «киске» или «Хочется забрызгать своей спермой твои сиськи и посмотреть, как они встанут торчком».

Теперь на привратника жалко смотреть – верный признак, что я задел его за живое. Вспоминаются слова Мальро: часто человек «сводится к тому, что он скрывает, – к щепотке секретов»[11].

– Откуда вы знаете?.. – бормочет он.

Остается его добить:

– Боюсь представить, что она вам устроит, когда узнает, что на День святого Валентина вы подарили Рите серебряную брошь в эмали за восемьсот пятьдесят баксов. Между прочим, сколько стоил букет цветов, подаренный жене? От силы двадцатку.

Фуллер Джонс роняет голову и отпускает меня. Теперь передо мной безвредная тряпичная кукла. Трудно продолжать задираться, когда тебя вывели на чистую воду.

2.