Жизнь как роман

В тиши позднего вечера я касался мерцающих клавиш. Это походило на начальные аккорды фортепьянной пьесы. Еще не видя букв – «слоновой кости гласных», «черного дерева согласных»[14] – я слышал характерный стрекот клавиатуры: нежное, почти мелодичное шуршание. Это был шум свободы.

Нью-Йорк – 5 P.M.

Колебание занавеса света под веками. Негромкое гудение рядом со мной. Глаза открылись. Все было затоплено оранжевым сиянием, небо раскинулось вокруг, как залитое светом шафрановое море…

9. Нить повествования

Он давно уже обрел счастье в мире, рождаемом его собственным воображением.

Джон Ирвинг. Мир глазами Гарпа

1.

Нью-Йорк – 5 P.M.

Колебание занавеса света под веками. Негромкое гудение рядом со мной. Глаза открылись. Все было затоплено оранжевым сиянием, небо раскинулось вокруг, как залитое светом шафрановое море, и я плыл по нему в вагончике канатной дороги сначала над зданиями Мидтауна, потом над водой Ист-Ривер. Вагончик с немногочисленными туристами и с возвращавшимися с работы ньюйоркцами приближался, теряя высоту, к Рузвельт-Айленд.

Мой мозг был затянут туманом, я не мог разглядеть собственных ног и понятия не имел, как сюда попал. Вернулось ощущение нехватки воздуха, как в первом рейде. Наверное, в воображаемом мире было другое атмосферное давление. Тут же возникло болезненное чувство голода, как будто во рту и маковой росинки не было целый день и я дождался гипогликемии.

Вагончик достиг терминала. Рузвельт-Айленд был мне знаком: это был крохотный островок, ничем не примечательная полоска суши между Манхэттеном и Квинсом. Я хотел поговорить с Флорой Конвей, но мог только гадать, где мне ее найти.

«Главный – ты», – раздалась подсказка у меня в голове. Да, без сомнения. Я знаю, что текст пишется по мере появления мыслей в другой части моего мозга, в том другом «я», которое мной управляет, сидя, завернувшись в плед, за экраном компьютера с чашкой чая в руках.

В надежде на подсказку – или на прилив вдохновения – я огляделся. В толпу покидающих терминал канатной дороги затесался парень с рыжей бородой, в клетчатой плотной рубахе, в шляпе фасона «трильби», с профессиональным фотоаппаратом в руках и тяжелой сумкой с объективами и штативом. Приняв его за журналиста, я решил за ним проследить.

Островок был размером немногим больше носового платка. Не прошло и десяти минут, как я очутился на его южной оконечности, рядом с больницей «Блэкуэлл», известной во всем мире как «Пентагон» из-за пятиугольной формы. Стоило мне оказаться на больничной территории, как у меня еще сильнее засосало под ложечкой. Головокружение заставило меня остановиться, и этого хватило, чтобы потерять журналиста из виду.

Мне было до того худо, что я уже был готов сдаться. Живот сводила невыносимая боль, сосуды горели огнем, конечности отяжелели, будто в них залили бетон. Необходимо было срочно что-то съесть, чтобы усидеть в этом воображаемом мире. Я попятился назад, к плану больничной территории, который заметил, когда входил. На плане фигурировали закусочная сети Alberto’s – явная нелепость для больницы, поскольку их меню явно повышало уровень холестерина в организме.

Закусочная помещалась в большом хромированном вагоне. Я залез на обитый красным дерматином табурет у стойки и попросил блюдо, которое мне могут подать быстрее всего. Почти немедленно передо мной появился омлет из двух яиц на жареном тосте, который я слопал с таким аппетитом, словно дней десять держал сухую голодовку.

Стакан колы и кофе довершили дело: я ожил. Теперь можно было рассмотреть помещение. На стойке у самого моего локтя лежал номер «Нью-Йорк пост». Мое внимание привлек заголовок на первой странице. Я схватил газету и развернул ее, чтобы прочесть саму статью.

Романистка Флора Конвей госпитализирована после попытки самоубийства

Бруклин. – Во вторник 12 октября полиция и служба неотложной помощи прибыли в 22 часа в квартиру, где живет Флора Конвей. Она была найдена без чувств, с перерезанными венами на запястьях и доставлена в критическом состоянии в больницу «Блэкуэлл» на Рузвельт-Айленд.

Тревогу подняла ее издатель и подруга Фантина де Вилат, обеспокоенная отсутствием известий от миссис Конвей и связавшаяся с привратником «Ланкастера», кондоминиума в Уильямсберге.