В руке у девчонки оказалась чаша. Почти пустая и незнакомая. В моем хозяйстве такой точно не было. До сегодняшнего дня.
– А теперь смотри…
Щеки у девчонки раздуваются от воды, пустая чаша ставится на ковер, а сама девчонка крадется к камням.
Всю «рыбью косточку» облить не удалось. Ветер отнес брызги в сторону, и они стали быстро высыхать на макушке меньшего валуна. Но часть воды попала по назначению. Несколько «ребер» возле скелетного хвоста стали серо-зелеными. Такой же цвет у гибрида голубой елки и обычной. Да и сами «ребра» вроде немного потолстели.
– Н-да… забавно…
– Смотри. Смотри еще! шепнула малявка, и попятилась.
И все-таки я упустил момент.
Кажется, только на секунду отвлекся, и вот уже на каждом зеленом ребре по крохотному желтому цветку появилось. Точно этот самый никунэ глаза приоткрыл и смотрит, чего вокруг творится. Дальше ему можно спать или кормят и поят здесь уже по полной программе?…
– М-да, милая зверушка. Вот только гладить его мне что-то не хочется.
– И не надо! дергается девчонка.
– Понятное дело, что не надо. Сломаю еще…
– Никунэ трудно сломать. Он очень крепкий. И… колючий.
– Да уж. На белого и пушистого он совсем не похож.
– Никунэ пьет не только воду, – сообщает Малек, забирая чашу.
– Вино тоже?
– И кровь, – шепчет мне в ухо девчонка, и опасливо оглядывается.
Цветущий кошмарик притворяется совершенно безобидным.
– Никунэ кормится всем, что течет.
Голос у Кранта глухой и какой-то скрипучий. Словно нортор три дня молчал и вдруг сподобился. А может, и молчал. Я с ним не разговаривал в эти дни. А на болтуна он не очень похож.
– Откуда такие познания, Крант? Или это любимый цветочек норторов?
– У норторов нет таких цветов. И мы не садим ничего на землях ипши.
Оберегатель опять замолчал. Наверно, на очередные три дня. А девчонка придвинулась ко мне и зашептала в ухо:
– Говорят, никуне вырастает там, где умер ипша. Никунэ называют еще «дыхание ипши».
– Дух ипши, – поправил ее Малек.
А я думал, пацан уже ушел. Думал, что он понес чашу туда, где взял. Умеет Малек быть незаметным.
– Откуда ты знаешь про «дух»?
Все-таки Кранту надо срочно промочить горло. Если уж мои уши «царапает» его голос, то…
– Знаю. И все.
Похоже, Мальку он тоже чего-то где-то поцарапал.
– Нутер!…
– На. Пей.
Протягиваю Кранту свою чашу.
– А ты иди сюда.
Смотрю на Малька, и хлопаю подстилку рядом с собой.
– Садись и поговори с любимым господином. Ему тоже интересно, когда это ты гулял в этих местах, и зачем посадил такой дивный цветочек.
– Я не был здесь. Никогда, – шипит Малек, глядя почему-то на нортора. И никунэ первый раз вижу.
– Откуда тогда знаешь?
Горло Крант промочил, но скрип остался.
– А ты откуда про никунэ знаешь? отвечает Малек.
– Знаю.
– А я знаю, что кровь норторы любят больше, чем тифуру.
– Любят, – согласился Крант. Он присел слева от меня, каким-то неповторимо-бескостным движением. Поставил возле моей руки пустую чашу, облизнулся. Нагло, напоказ. Я тоже люблю. Но и тифура сойдет, пока нет крови.
Не знаю, чего Малек собирался ответить ему. Не успел он ответить. Я впечатал кулак в подстилку.
– Хватит собачиться, мужики. Надоел мне этот базар.
И сразу стало тихо. Я и не глядя знал, что спорщики в последний раз боднут друг друга взглядом, а потом вспомнят про дела. Важные и неотложные. Которые, прям, счаз надо выполнить. А на все остальное положить и забыть.
«Забыть» – это правильно. Ни один из них не начинал войну Мостов и Башен. И не заканчивал ее. Устроить ипшам Варфоломеевскую ночь тоже никто из них не приказывал. В этой жизни точно не приказывал. Да и в прошлой… еще как сказать.
– В прошлой жизни я не был нортором.
Сказал… нет подумал Крант. А я почему-то взял и услышал его. Малька рядом не было. Пошел, наверно, относить позаимствованную чашку. (Вот так и случаются чудеса: сначала переворачиваешь весь дом вверх тормашками, в поисках пропавшей вещи, что только-только была рядом, а потом находишь пропажу на самом видном месте. И со мной такое иногда случалось. Когда я про Малька еще ни сном, ни духом). Девчонка тоже ушла. Решила, наверно, что доброму дяде Леше с наидобрейшим дядей Крантом поговорить надо. Без свидетелей. Правильно, в общем-то, решила. От кого ж Крант тогда таится, от цветочка желтоглазого?
«Это земли ипш, нутер. Тут и камни слышать умеют. А цветы видеть».
«Неужто осталось кому рассказать про услышанное-увиденное?»
Я только подумал, и тут же ответ получил.
«Остались. Я давно перестал верить, что твой слуга последний из ипш».
Крант осторожно тронул чашу, и она закачалась, как кукла-неваляшка.
– Хочешь?
Я болтнул неполный кувшин.
– Хочу, – оберегатель остановил колыхание чаши. Вино помогает…
«…говорить мыслями».
Последние слова он не произнес, но я их услышал.
«А мозги прочистить оно помогает?»
«А зачем их… чистить?»
Крант даже пить не стал. Глянул на меня одним глазом, и тут же на камни засмотрелся. Не решается он после ночи «рождения» в глаза мне смотреть.
«Да вот, любопытно твоему нутеру, на фига вам ипш выбивать понадобилось. И почему только ипш? Ты уж постарайся, пошевели мозгами, может, и вспомнишь чего…»
«Мне не надо вспоминать. Я и так знаю».