Жизнь как жизнь

–Ты у Милки – то смотрел? – Она знала, что иногда, чтобы пьяным не заходить в дом и не слышать попрёков жены, муж уходил спать в сарай. Подняться на сеновал он не мог, ноги не слушались, а охапка свежего сена всегда лежала рядом с коровой.

– Смотрел, – снова заныл Тимоха.

– О, Господи, утоп, – запричитала Евдокия Ивановна. – Пьяный ведь. Подымай, сынок, людей. Искать пойдём. Пусть багры и фонари берут, – распоряжалась Евдокия Ивановна, натягивая резиновые сапоги и кутаясь в тёплый платок.

Тимоха тоже забеспокоился. Рысью, на ходу напяливая телогрейку, побежал созывать соседей и родственников. Через полчаса у дома Ивана Тимофеевича собралась толпа с фонарями и факелами. Под предводительством Евдокии Ивановны все направились к реке. До реки было метров триста. Шли молча, сосредоточенно. Собака Мушка бежала рядом с Тимохой. Если в деревне что-нибудь случалась, Мушку брали обязательно. Мушка была небольшая чёрная, с белой отметиной на лбу, брехучая собачонка. Зато она очень хорошо ходила по следу. Никто не учил Мушку этой науке. Видно чутьё «на след» у неё было природное.

До берега, где обычно ставили сети, оставалось недалеко. Шли молча, только тонкий ледок замёрзших лужиц похрустывал под ногами. Вдруг Мушка подняла уши и насторожилась. Остановилась и замерла вся толпа. В тишине ночи под тёмным звёздным небом совершенно отчетливо раздавался здоровый мужской храп. Мушка рванулась вперёд. Толпа зашевелилась и, обгоняя Евдокию Ивановну, поспешила на звук. В свете фонарей и факелов они увидели картину, которую обсуждала вся деревня целый год. Мужики и бабы сразу начинали «ржать», вспоминая эту историю. У самой кромки берега лежал человек, завёрнутый в рыболовную сеть. Его ноги болтались в ледяной воде. На одной ноге был надет высокий, до бедра, сапог. На второй – надет наполовину. Кусочки льда плавали внутри широкого раструба. Человек спал крепким сном. Так мог спать только совершенно счастливый человек.

Ивана Тимофеевича на руках оттащили в дом. Жена с Тимохой раздели спящего хозяина и начали растирать самогоном. Во время этой процедуры храп не прекращался. Мужики, стоя рядом и ухмыляясь, посоветовали «налить внутрь». Потом опомнились и добавили:

– Не-а, нельзя. Захлебнётся, – и опять заржали.

Как ни странно, но к утру проспавшись и выпив огуречного рассола, Иван Тимофеевич, как ни в чём небывало, отправился на работу. Он не только не заболел воспалением лёгких, но не подхватил даже лёгкого насморка. Вот это и есть русская натура!

Глава 6

Через несколько дней работы «на льне» волосы перестали расчёсываться совсем. Варвара сидела на крыльце школы и пыталась пальцами хотя бы разделить слипшиеся пряди, когда к ней подошёл Тимоха.

– Хотите, мать баню истопит? – спросил Тимоха, сочувственно глядя на Варю. – Жалко такие волосы драть. – Тимоха давно уговаривал мать «истопить девкам баню».

– Да, может, им не нужно, – отмахивалась Евдокия Ивановна.

Но девчонки были счастливы. Крохотная банька стояла на самом берегу деревенского пруда и топилась по-чёрному. Девчонки осторожно вошли в тесный предбанник. Скинув одежду, они распахнули дверь в парную и сразу захлебнулись упругим воздухом, насыщенным запахами мяты и чабреца. Котёл с водой грелся прямо в парной. В деревянной шайке лежали запаренные берёзовые веники. Тут же стояла липовая кадка с холодной водой. На краю кадки висел деревянный черпак. Городские, они видели подобную экзотику первый раз в жизни. Мыться в такой бане – нужна была сноровка.

Сорока с хрустом охаживала Варьку веником, отчего тело горело, а Варька, лёжа на полке, только сладко жмурилась как кошка, объевшаяся хозяйской сметаны. Поменявшись местами, теперь Варька с задорным остервенением, в отместку, колотила Сороку по пяткам. Галка визжала и сучила ногами. Вдоволь нахлеставшись девчата, боясь залить огонь или измазаться сажей, ополоснулись и освободили место следующей паре. Намотав на головы полотенца, они вышли из бани. На тропинке их догнал Тимоха и пригласил в гости попить чаю. Распаренная Сорока лениво отнекивалась, но Варя ломаться не стала и они, не спеша, пошли за Тимохой.

В доме, куда он их привёл, посередине большой комнаты стоял длинный стол. На столе пыхтел настоящий медный самовар. Большие красные чашки в белый горох торжественно выстроились в почётном карауле около самовара. Сушки, карамельки и прочие угощения притихли, ожидая, когда хозяева начнут чаепитие. Во главе стола, положив голову на сложенные перед собой руки, сидел Иван Тимофеевич. Казалось, что Иван Тимофеевич спит. Но он не спал. Время от времени хозяин поднимал голову и строгим голосом произносил одну и ту же фразу: «Евдокия Ивановна!» – после чего голова его безжизненно падала, и на некоторое время он затихал опять.

Девчонки испуганно попятились к двери. Их со смехом остановил Тимоха:

– Не робей. Это он так, перебрал маленько. Не обидит. Мам, давай чаёвничать, – добавил он.