Жизнь - капля в море

Решения комиссии формулировались очень аккуратно. В них никогда нельзя было прочесть констатации того, что комиссия считает принятые меры правильными и достаточными. В них принималось к сведению заявление главного конструктора, что меры являются таковыми. Была и еще одна, невидимая для многих членов комиссии, особенность этих решений. Председатель Государственной комиссии всегда заранее знал, какой готовится доклад, и еще до начала заседания звонил в ЦК КПСС и советовался, какое решение следует принять. А дальше он действовал в соответствии с достигнутой договоренностью. И я бы не сказал, что это была плохая практика. Промышленность всегда рвалась вперед, а партийная власть, опасаясь негативных политических последствий в случае неудачи, охлаждала этот пыл. В результате достигался приемлемый компромисс.

На этот раз, несмотря на уверенный доклад Мнацаканяна, Государственная комиссия пришла к заключению, что согласиться на автоматическое сближение с пилотом на борту рискованно. Было принято решение о проведении доработок и повторном запуске двух беспилотных кораблей.

Конечно, мы расстроились. Наши полеты опять откладывались. Но изменить ничего было нельзя. Нам оставалось повторять пройденное… Опять потянулись дни, недели, месяцы тренировок…

И тут стряслась беда.

Не стало Юры

27 марта 1968 года. Ничто не предвещало плохих вестей в этот день. У нас были очередные занятия на тренажерах, многие улетели в Киржач прыгать с парашютами. Гагарин, я видел, зачем-то утром забежал к себе в кабинет, наверное, что-то подписать, и уехал на Чкаловскую на полеты. Все шло как обычно.

Вдруг часа через два после начала тренировки методист нам говорит:

— Ребята, самолет Гагарина пропал со связи.

— Как пропал со связи?

— Шел на аэродром, потом вдруг стал отворачивать. Руководитель полета запрашивал — ответов не получил. Потом самолет исчез с экранов.

— Когда это было?

— Почти час назад.

— Может, «сел на вынужденную»?

— Не знаю. Связь прервалась, когда самолет был в воздухе.

— Никто не катапультировался?

— Неизвестно. С Земли много раз повторяли команду катапультироваться, но никаких сообщений с борта не поступало.

— Кто с Юрой был?

— Серегин.

— Где их последний раз видели?

— Точно не знаю. Где-то недалеко от Киржача.

Мы бросили тренировку, пошли в профилакторий ждать сообщений. Прошел час, другой — молчание. Настроение жуткое. В голове не укладывалось, что с Гагариным что-то может случиться. А еще рядом с ним Серегин — самый опытный летчик в полку. Он должен был проверить технику пилотирования Юры, чтобы дать разрешение на его следующий самостоятельный вылет на одноместном истребителе. Самолет для второго полета был уже заправлен и ждал своей очереди. Нет, что-то не то. В зоне Юра отработал прекрасно, оставалось прийти на аэродром и сесть. Если какая-то авария, они могли катапультироваться. Высоты хватило бы… Но время шло, а сообщений не поступало… Потом вдруг передали, что увидели воронку в лесу, высадили группу. Это уже плохо. Стали ждать сообщений от группы. Передавали чертовски редко — боялись ошибиться. Часа через два позвонили и сказали, что самолет наш и обе катапульты на месте. Надежд почти не осталось. Покинуть этот самолет без катапульты практически невозможно. Вскоре приехали ребята из Киржача, им отменили прыжки и сразу увезли оттуда. Никаких подробностей они не знали. Остались ждать вместе с нами. Никто ничего вслух не решался предположить. Поступающие сообщения оставляли все меньше и меньше надежд. Сначала передали, что нашли планшет Гагарина. Мы знали, что Юра пристегивал его к ноге выше колена и снимать бы в аварийной ситуации не стал. Потом нашли разбросанные по деревьям мелкие кусочки человеческой ткани. Кому они принадлежали — определить на месте было невозможно. Позже нашли кусочек сетчатой майки — это юрина майка. А вечером у медиков появились бесспорные свидетельства того, что погибли оба.