Жизнь - капля в море

Была на редкость суровая зима. Россия, как никогда, нуждалась в бесперебойном снабжении топливом. И вдруг на одной из крупнейших шахт Кузбасса произошла авария и прекратилась поставка угля. Афанасьеву доложили об этом. Он дал указание местному руководству принять срочные меры по проведению ремонта, и сам вылетел на место. О прекращении поставок угля стало известно Хрущеву. Тот пришел в ярость и начал звонить Афанасьеву, но его в Москве уже не было. Потребовал, чтобы он доложил сразу после прибытия на шахту.

Когда Афанасьев со своими людьми прилетел в Кузбасс, там был тридцатиградусный мороз с ветром и непроходимыми снежными заносами. До шахты пришлось добираться на военном вездеходе, а последние десятки метров — передвигаться на четвереньках. Колючий снег набивался в рукава и обжигал лицо. Добравшись наконец до места аварии, они увидели ужасную картину. Падающие сверху смерзшиеся угольные глыбы разбили все: и створки загрузочного бункера, и вагон, стоящий под загрузкой, и рельсовый путь. Ни одна из организаций за ремонт при таком морозе не бралась. Местные руководители не знали, что делать. Афанасьев стал разговаривать с рабочими и от них узнал, что в округе есть бригада шабашников, в основном из бывших заключенных, которая хорошо работает, но очень дорого берет и обязательно требует спирт. В то время руководителю высокого ранга связываться с шабашниками, платить больше, чем предусматривалось по норме, да еще давать спирт — было абсолютно недопустимо. Это, по меньшей мере, могло стоить должности. Но оставлять шахту бездействующей в такое время тоже было нельзя. И Афанасьев, вопреки всем канонам, разыскал бригаду, уговорил ее взяться за работу и вместе с ней в этот лютый мороз находился на шахте до тех пор, пока не закончился ремонт. И только когда отгрузка угля наладилась, полностью рассчитался с рабочими и вернулся в Москву. Он доложил Хрущеву, что работа на шахте восстановлена, но, конечно, не рассказал о том, через какие трудности пришлось пройти. Наверное, здоровья и нервов эта история стоила ему немало. И подобных случаев в жизни нашего министра было более чем достаточно. Они и формировали его характер.

У меня с полетом первой станции было связано много ожиданий. Вскоре после того, как решение о станции было принято, руководитель испытательного комплекса нашего предприятия Яков Исаевич Трегуб сказал, что будет добиваться включения меня и Николая Рукавишникова в состав первого экипажа, и рекомендовал нам максимально приобщаться к работам, связанным с созданием станции и ее подготовкой к полету. Трегуб был заместителем Мишина, отвечал за наземные испытания космических аппаратов, за техническую подготовку экипажей и управление полетами. Его мнение значило очень много. Если он так был настроен, следовательно, у нас появлялся шанс. Да еще какой! Поработать на первой орбитальной станции! И я стал жить мечтой об этом полете.

Работы по созданию станции велись очень интенсивно. Буквально в считанные дни был изготовлен полноразмерный деревянный макет. На нем все выглядело так, как предлагалось в проекте, только вместо реальных приборов и элементов были установлены их деревянные муляжи. Мы с Николаем сразу поехали его смотреть. По сравнению с кораблем станция казалась очень большой. Расстояние от входа до задней стенки составляло более десяти метров. Здесь уже могли жить и работать несколько человек, не мешая друг другу. Проектанты разделили внутренний объем станции на несколько разных по назначению зон: управления, научных экспериментов, занятий физкультурой, обеденную. Нашлось место для изолированной туалетной комнаты и для удобных спальных мест. Конечно, оборудования было очень много, оно толстым слоем покрывало стены станции, и внутреннее пространство больше напоминало коридор, чем комнату, но, тем не менее, в станции было несравненно свободнее, чем в корабле.