Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

- Да, - "были когда-то и мы рысаками". Этим он весьма развеселил хозяев, и Варвара начала расспрашивать о его литературных вкусах. Ровным, бесцветным голосом Митрофанов сообщил, что он очень любит:

- Жульнические романы, как, примерно, "Рокамболь", "Фиакр номер 43" или "Граф Монте-Кристо". А из русских писателей весьма увлекает граф Сальяс, особенно забавен его роман "Граф Тятин-Балтийский", - вещь, как знаете, историческая. Хотя у меня к истории - равнодушие.

- Почему? - спросила Варвара, забавляясь.

- Да ведь что же, знаете, я "е вчера живу, а - сегодня, и назначено мне завтра жить. У меня и без помощи книг от науки жизни череп гол...

Ему было лет сорок, на макушке его блестела солидная лысина, лысоваты были и виски. Лицо - широкое, с неясными глазами, и это - все, что можно было сказать о его лице. Самгин вспомнил Дьякона, каким он был до того, пока не подстриг -бороду. Митрофанов тоже обладал примелькавшейся маской сотен, а спокойный, бедный интонациями голос его звучал, как отдаленный шумок многих голосов.

- Хваленые писатели, вроде, например, Толстого, - это для меня прозаические, без фантазии, - говорил он. - Что из того, что какой-то Иван Ильич захворал да помер или госпожа Познышева мужу изменила? Обыкновенные случаи ничему не учат.

Варвара весело поблескивала глазами в сторону мужа, а он слушал, гостя есе более внимательно.

- Когда что-нибудь делается по нужде, так в этом радости не сыщешь. Покуда сапожник сапоги тачает - что же в нем интересного? А ежели он кого-нибудь убьет да спрячется...

Митрофанов поднялся со стула и сказал:

- Извиняюсь, заговорился. Очень вам благодарен за отсрочку.

- Заходите иногда посидеть, - пригласил Самгин. Поблагодарив еще раз, Митрофанов ушел.

- До чего он глуп! - смеясь, -воскликнула Варвара, Самгин промолчал.

Через несколько дней, тоже вечером, Митрофанов снова пришел и объяснил тоном старого знакомого:

- Вижу - скромный огонек у вас, спросил горничную: чужих - нет? Нет. Ну, я и осмелился.

В этот вечер Сангины узнали, что Митрофанов, Иван Петрович, сын купца, родился в городе Шуе, семь лет сидел в гимназии, кончил пять классов, а в шестом учиться не захотелось.

- Кстати, тут отец помер, мать была человек больной и, опасаясь, что я испорчусь, женила меня двадцати лет, через четыре года - овдовел, потом снова женился и овдовел через семь лет.

Он тряхнул головою, как бы пробуя согнуть короткую шею, но шея не согнулась. Тогда, опустив глаза, он прибавил со вздохом:

- Со второй женой в Орле жил, она орловская была. Там - чахоточных очень много. И - крапивы, все заборы крапивой обросли. Теперь у меня третья; конечно - не венчаны. Уехала в Томск, там у нее...

Прищурясь, он посмотрел в темный угол комнаты, казалось - он припоминает: кто там, в Томске, у его жены? Припомнил:

- Брат.

Среднего роста, он был не толст, но кости у него широкие и одет он во все толстое. Руки тяжелые, неловкие, они прятались в карманы, под стол, как бы стыдясь широты и волосатости кистей. Оказалось, что он изъездил всю Россию от Астрахани до Архангельска и от Иркутска до Одессы, бывал на Кавказе, в Финляндии.

- Любите путешествовать? - спросил Самгин.

- Нет, я... места искал.

- Но ведь вы - зажиточный человек? Митрофанов удивился:

- Какой же я зажиточный, если не могу в срок за квартиру заплатить? Деньги у меня были, но со второю женой я все прожил; мы с ней в радости жили, а в радости ничего не жалко.

Самгин осведомился: какое место ищет он?

- По способностям, - ответил Митрофанов и не очень уверенно объяснил: - Наблюдать за чем-нибудь. Подумав, он прибавил с улыбкой:

- Я, еще мальчишкой будучи, пожарным на каланче завидовал: стоит человек на высоте, и все ему видно.

Самгин понимал, что хотя в этом человеке тоже есть нечто чудаковатое, но оно не раздражает. Почему?

Варвара нашла уже, что Митрофанов не так забавен, каким показался в первый его визит; Клим сказал ей:

- У него дурная склонность полуграмотных людей к философствованию, но у него это ограничено здравым смыслом.

И вдруг Иван Петрович Митрофанов стал своим человеком у Самгиных. Как-то утром, идя в Кремль, Самгин увидал, что конец Никитской улицы туго забит толпою людей.

- Студентов загоняют в манеж, - объяснил ему спокойный человек с палкой в руке и с бульдогом на цепочке. Шагая в ногу с Климом, он прибавил:

- Обыкновеннейшая история.

Самгин вспомнил письмо, недавно полученное Любашей от Кутузова из ссылки.

"Напрасно, голубица моя, сокрушаетесь, - писал Кутузов, - не в ту сторону вы беспокоитесь".

Дальше он доказывал, что, конечно, Толстой - прав:

студенческое движение - щель, сквозь которую большие дела не пролезут, как бы усердно ни пытались протиснуть их либералы. "Однако и юношеское буйство, и тихий ропот отцов, и умиротворяющая деятельность Зубатова, и многое другое - все это ручейки незначительные, но следует помнить, что маленькие речушки, вытекая из болот, создали Волгу, Днепр и другие весьма мощные реки. И то, что совершается в университетах, не совсем бесполезно для фабрик".