Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

- Гм... узнает? - пробормотал Кутузов, раздеваясь в прихожей. - Ну, а монумент, который открыл нам дверь, не удивится столь позднему гостю?

- Привыкла, - сказал Самгин и поймал себя в желании намекнуть, что конспиративные дела не новость для него.

- Так - зацапали Любашу? - спросил Кутузов, войдя в столовую, оглядываясь. - Уже два раза не удалось мне встретиться с нею, то - я арестован, то - она1 Это - третий. Чорт знает, как глупо!

Самгину показалось, что он слышит в словах Кутузова нечто близкое унынию, и пожалел, что не видит лица, - Кутузов стоял, наклоня голову, разбирая папиросы в коробке, Самгин предложил ему закусить.

- С удовольствием, но - без прислуги, а? Там - подали чай, бутерброды, холодные котлеты, но я... поспешил уйти. Вечерок. - не из удачных.

- Кто это бритый? - спросил Клим.

- Бывший человек. Громкое имя, когда-то. Он назвал имя, ничего не сказавшее Климу. Пройдя в комнату жены, Клим увидал, что она торопливо одевается.

- Что случилось? Кто это? - тревожным шопотом спросила она. - Ах, помню, это певец, которым восхищалась Любаша. Хочет есть? Иди, я сейчас!

Но Самгин не спешил выйти в столовую и вышел вместе с нею.

- О, здравствуйте, русалка! Я узнал вас по глазам, - оживленно и ласково встретил Варвару Кутузов. - Помните, - мы танцевали на вечеринке у кривозубого купца, - как его?

Самгину оживление гостя показалось искусственным, но он подумал с досадой на себя, что видел Лютова сотню раз, а не заметил кривых зубов, а верно, зубы-то кривые! Через пять минут он с удивлением, но без удовольствия слушал, как Варвара деловито говорит:

- За нами, разумеется, следят, но завтра я вам укажу две совершенно чистых квартиры...

- Нет - серьезно? Недельки бы на две, а?

- Возможно.

Кутузов со вкусом ел сардины, сыр, пил красное вино и держался так свободно, как будто он не первый раз в этой комнате, а Варвара - давняя и приятная знакомая его.

"Она ведет себя, точно провинциалка пред столичной знаменитостью", подумал Самгин, чувствуя себя лишним и как бы взвешенным в воздухе. Но он хорошо видел, что Варвара ведет беседу бойко, даже задорно, выспрашивает Кутузова с ловкостью. Гость отвечал ей охотно.

- Ссылка? Это установлено для того, чтоб подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей, никому - и самим себе - не нужных, беспомощных людей; они отстали от больших городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки чудят. Пьют. Зимними ночами в город заходят волки...

Анфимьевна, к неудовольствию Клима, внесла самовар, а Варвара, заваривая чай, спросила:

- Что же будут делать эти ненужные во время революции?

- Революция - не завтра, - ответил Кутузов, глядя на самовар с явным вожделением, вытирая бороду салфеткой. - До нее некоторые, наверное, превратятся в людей, способных на что-нибудь дельное, а большинство думать надо - будет пассивно или активно сопротивляться революции и на этом - погибнет.

- Просто у вас все, - сказала Варвара, как будто одобрительно, Самгин, нахмурясь, пробормотал:

- Ну, это не очень просто.

- А - как же? - спросил Кутузов, усмехаясь. - В революции, подразумеваю социальную, - логический закон исключенного третьего будет действовать беспощадно: да или нет.

Самгин хотел сказать "это - жестоко" и еще много хотел бы сказать, но Варвара допрашивала все жаднее и уже волнуясь почему-то. Кутузов, с наслаждением прихлебывая чай, говорил как-то излишне ласково:

- Какую же роль может играть религия, из которой практика жизни давно уже и совершенно вычеркнула, вытравила всякую мораль?

- Идеализм - основное свойство души человека, - наскакивала Варвара покраснев, блестя глазами, щурясь.

- Рабочему классу философский идеализм - враждебен; признать бытие каких-то тайных и непознаваемых сил вне себя, вне своей энергии рабочий не может и не должен. Для него достаточно социального идеализма, да и сей последний принимается не без оговорок.

Самгин соображал:

"У него каждая мысль - звено цепи, которой он прикован к своей вере. Да, - он сильный человек, но..."

Но - хотелось спорить с Кутузовым. Однако для спора, кроме желания спорить, необходима своя "система фраз", а кроме этого мешало еще нечто. Что?

Задумавшись, Самгин пропустил часть беседы мимо ушей. Варвара уже спрашивала:

- Вы - охотник?

- Пробовал, но - не увлекся. Перебил волку позвоночник, жалко стало зверюгу, отчаянно мучился. Пришлось добить, а это уж совсем скверно. Ходил стрелять тетеревей на току, но до того заинтересовался птичьим обрядом любви, что выстрелить опоздал. Да, признаюсь, и не хотелось. Это удивительная штука - токованье!

Климу становилось все более неловко и обидно молчать, а беседа жены с гостем принимала характер состязания уже не на словах: во взгляде Кутузова светилась мечтательная улыбочка, Самгин находил ее хитроватой, соблазняющей. Эта улыбка отражалась и в глазах Варвары, широко открытых, напряженно внимательных; вероятно, так смотрит женщина, взвешивая и решая что-то важное для нее. И, уступив своей досаде, Самгин сказал: