Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

В свою очередь Самгина широко осведомлял обо всем в городе Иван Дронов. Посмеиваясь, потирая руки, гримасничая, он говорил:

- Я все-таки мужичок, значит - реалист, мне и надлежит быть эсером, а ваш брат, эсдеки, - интеллигентская организация.

В эсерство Дронова Самгин не верил, чувствуя, что - как многие - Иван "революционер до завтра" и храбрится от страха. Всегда суетливый, он приобрел теперь какие-то неуверенные, отрывочные жесты, снял кольцо с пальца, одевался не так щеголевато, как раньше, вообще - прибеднился, сделал себя фигурой более демократической. Но даже в том, как судорожно Он застегивал и расстегивал пуговицы пиджака, была очевидна его лживость и тревога человека, который не вполне уверен, что он действует сообразно со своими интересами.

- Политически организуем Россию именно мы, эсеры, - не то - спрашивал, не то - утверждал он.

Самгин видел, что Дронов вертится вокруг его, даже заискивает перед ним, хотя и грубит, не бескорыстно.

"Подозревает во мне крупного деятеля и хочет убедиться в этом", решил Самгин, и его антипатия к Дронову взогрелась до отвращения к нему.

В быстрой смене шумных дней явился на два-три часа Кутузов. Самгин столкнулся с ним на улице, но не узнал его в человеке, похожем на деревенского лавочника. Лицо Кутузова было стиснуто меховой шапкой с наушниками, полушубок на груди покрыт мучной и масляной коркой грязи, на ногах - серые валяные сапоги, обшитые кожей. По этим сапогам Клим и вспомнил, войдя вечером к Спивак, что уже видел Кутузова у ворот земской управы.

Кутузов пил чай, должно быть, продолжая воображать себя человеком из деревни. Держался важно, жесты его были медлительно солидны, - жесты человека, который хорошо знает цену себе и никуда не торопится.

- Михаил Кузьмич Антонов, - прошу помнить! - предупредил он Самгина.

"Какой искусный актер", - подумал Самгин, отвечая на его деловитые вопросы о Петербурге.

- Так. Значит - красного флага не пожелали? - спрашивал Кутузов, неуместно посмеиваясь в бороду. - Ну, что ж? Теперь поймут, что царь не для задушевной беседы с ним, а для драки.

Дунаев, сидевший против него, тоже усмехнулся, а Кутузов, тряхнув головой, сказал, глядя в стакан чая:

- Урок оплачен дорого. Но того, чему он должен научить, мы, словесной или бумажной пропагандой, не достигли бы и в десяток лет. А за десять-то лет рабочих - и ценнейших! - погибло бы гораздо больше, чем за два дня...

- В Риге тоже много перестреляли, - напомнил Дунаев. Кутузов посмотрел в лицо его, погладил бороду и негромко выговорил:

- Для того и винтовки, чтоб в людей стрелять. А винтовки делают рабочие, как известно.

Лицо Дунаева снова расцвело знакомой Климу улыбочкой.

- Простота! - сказал он.

Кутузов снова обратился к Самгину:

- А - поп, на вашу меру, величина дутая? Случайный человек. Мм... В рабочем движении случайностей как будто не должно быть... не бывает.

Нахмурясь, он помолчал, потом спросил:

- Туробоев - сильно ранен?

В это время пришла Спивак с Аркадием, розовощеким от холода, мальчик бросился на колени Кутузова.

- Приехал, приехал!

Кутузов, ухмыляясь, прижал его мордочку под бороду себе и забормотал в кудрявые волосы:

- Ах ты, Аркашка - букашка - таракашка! Почему ты такая маленькая, а?

- Неправда!

- Тощенькая - тебя даже мухи не боятся.

- Мухи никого не боятся.;. Мухи у тебя в бороде жили, помнишь - летом?

Спивак, изящная, разогретая морозом, шепталась с Дунаевым, положив руку на его плечо.

- Ладно! - сказал он. - Иду!

- Смотрите, - не больше пятнадцати, ну - двадцати человек! - строго сказала она.

Дунаев, кивнув головой, ушел, а Самгину вспомнилось, что на-днях, когда он попробовал играть с мальчиком и чем-то рассердил его, Аркадий обиженно убежал от него, а Спивак сказала тоном учительницы, хотя и с улыбкой:

- Дети отлично чувствуют, когда играют с ними и когда - ими.

Она присела к столу, наливая себе чаю, а Кутузов уже перебрался к роялю и, держа мальчика на коленях, тихонько аккомпанируя себе, пел вполголоса:

Ой, у нашой у славной Вкраини

Бували престрашни, злигодни,

бездольни години...

- Не хочу скушную! - протестовал Аркадий. - Про хозяина!

- Не угодишь на тебя, Аркашка, - сказал Кутузов и покорно запел:

На хозяине штаны

После деда-сатаны.

Чулки вязаные,

Тоже краденые.

Мальчик, хлопая ладонями, тоже распевал:

На хозяине шляденяа

После брата-чертенка...

Спивак, прихлебывая чай, разбирала какие-то бумажки и одним глазом смотрела на певцов, глаз улыбался. Все это Самгин находил напускным и даже обидным, казалось, что Кутузов и Спивак не хотят показать ему, что их тоже страшит завтрашний день.