Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

- Да ты чего испугался? Ты меня дурочкой, какой в Петербурге знал, не вспоминай, я теперь по-другому дурочка.

- Я - не испугался, - пробормотал он, отодвигаясь, - но согласись, что...

Марина встала, протягивая руку:

- Значит - до завтра? К двум. Ну, - будь здоров! Провожая его, она, в магазине, сказала:

- Слышал - офицер-то людей изрубил? Ужас какой!

- Да, - согласился. Самгин.

"Действительно - темная баба", - размышлял он, шагая по улице в холодном сумраке вечера. Размышлял сердито и чувствовал, что неприязненное любопытство перерождается в серьезный и тревожный: интерес к этой женщине. Он оправдывался пред кем-то:

"Всякого заинтересовала бы. Гедонизм. Чепуха какая-то. Очевидно много читала. Говорит в манере героинь Лескова. О поручике вспомнила после всего и равнодушно. Другая бы ужасалась долго. И - сентиментально... Интеллигентские ужасы всегда и вообще сентиментальны... Я, кажется, не склонен ужасаться. Не умею. Это - достоинство или недостаток?"

Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, - она извещала, что едет -петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма было очень мелко приписано: "Рядом с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?"

Самгин разорвал записку на мелкие кусочки, сжег их в пепельнице, подошел к стене, прислушался, - в соседнем номере было тихо. Судаков и "подозрительный" мешали обдумывать Марину, - он позвонил, пришел коридорный - маленький старичок, весь в белом и седой.

"Какой... нереальный", - отметил Самгин. - Самовар и бутылку красного вина, пожалуйста! Рядом со мной живет кто-нибудь?

- Ополдень изволили выехать на вокзал, - вежливо ответил старичок.

Это было приятно слышать, и Самгин тотчас же вернулся к Марине.

"Дурочка - по-другому"? Верует в бога. И, кажется, иронизирует над собой. Неужели - в церковного бога? В сущности, она, несмотря на объем ее, тоже - нереальна. Необычна", - уступил он кому-то, кто хотел возразить.

Запах жженой бумаги вынудил его открыть форточку. В разных местах города выли и лаяли на луну собаки. Луна стояла над пожарной каланчой. "Как точка над i", - вспомнил Самгин стих Мюссе, - и тотчас совершенно отчетливо представил, как этот блестящий шарик кружится, обегая землю, а земля вертится, по спирали, вокруг солнца, стремительно - и тоже по спирали - падающего в безмерное пространство; а на земле, на ничтожнейшей точке ее, в маленьком городе, где воют собаки, на пустынной улице, в деревянной клетке, стоит и смотрит в мертвое лицо луны некто Клим Самгин.

Стало холодно, - вздрогнув, он закрыл форточку. Космологическая картина исчезла, а Клим Самгин остался, и было совершенно ясно, что и это тоже какой-то нереальный человек, очень неприятный и даже как бы совершенно чужой тому, кто думал о нем, в незнакомом деревянном городе, под унылый, испуганный вой собак.

"Суть в том, что я не могу найти в жизни точку, которая притягивала бы меня всего целиком".

Стало жалко себя, и тогда он подумал:

"Это - свойство людей исключительно одаренных, разнообразно талантливых".

"Но, может быть, - и свойство людей... разбитых ударами действительности".

"Бездарных? Нет. Бездарность - это бесформенность, неопределенность. Я - достаточно определенен".

Другой Самгин тоже угрюмо, но строго и почти грубо возразил ему:

"Ты мог бы не делать таких глупостей, как эта поездка сюда. Ты исполняешь поручение группы людей, которые мечтают о социальной революции. Тебе вообще никаких революций не нужно, и ты не веришь в необходимость революции социальной. Что может быть нелепее, смешнее атеиста, который ходит в церковь и причащается?"

Ccopa быстро принимала ожесточенный характер; вмешался Самгин третий Самгин мелких мыслей.

"О причастии говорила Дуняша..."

Самгин первый углублял мысли.

"Причаститься - значит признать и почувствовать себя частью некоего целого, отказаться от себя. Возможно, что это воображается, но едва ли чувствуется. Один из самообманов, как "любовь к народу", "классовая солидарность".

"А - Степан Кутузов?"

"Он сам утверждал, что капиталистическое общество разрушает социальный инстинкт".

"Он - делает, "делающий - это верующий".

"Он делает не то, что все, а против всех. Ты делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто живет страх пред жизнью, детский страх темноты, которую ты не можешь, не в силах осветить. Да и мысли твои - не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?"

Этот, новый Самгин явно одолевал, и тот, который видел сам себя настоящим, реальным, почти уже не сопротивлялся ему, а только подумал устало:

"Заболеваю или выздоравливаю?"