Жизнь Клима Самгина (Часть 3)

"Гладко говорит. Выучили, - глупее стала". Хотелось, чтоб ее речь, монотонная - точно осенний дождь, перестала звучать, но Варвара украшалась словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив на столе носовой платок, от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.

Нашел папку с коллекцией нелегальных открыток, эпиграмм, запрещенных цензурой стихов и, хмурясь, стал пересматривать эти бумажки. Неприятно было убедиться в том, как все они пресны, ничтожны и бездарны в сравнении с тем, что печатали сейчас юмористические журналы.

"Прошлое", - подумал он и, не прибавив "мое", стал разрывать на мелкие клочья памятники дешевого свободомыслия и юношеского своего увлечения.

Цесаревич Николай!

Если царствовать придется,

Так уж ты не забывай,

Что полиция дерется!

- читал Самгин и морщился, - теперь такие вещи - костюм настолько изношенный, что его даже нищему подарить было бы стыдно.

"Сотни людей увлекались этим", - попробовал он утешить себя, разрывая бумажки все более торопливо и мелко, а уничтожив эту связь свою с прошлым, ногою примял клочки бумаги в корзине и с удовольствием закурил папиросу.

Через час он сидел в квартире Гогиных, против Татьяны. Он редко встречал эту девушку, помнил ее веселой, с дурашливой речью, с острым блеском синеватых, задорных глаз. Она была насмешлива, не симпатична ему и никогда не возбуждала желания познакомиться с нею ближе. Теперь ее глаза были устало прикрыты ресницами, лицо похудело, вытянулось, нездоровый румянец горел на щеках, - покашливая, она лежала на кушетке, вытянув ноги, прикрытые клетчатым пледом. Казалось, что она постарела лет на десять. Глуховатым, бесцветным голосом чахоточной она говорила:

- Деньги - опоздали. Алексей арестован в Ростове и с ним Любаша Сомова. Вы знали Спивак? Тоже арестована, с типографией, не успев ее поставить. Ее сын, Аркадий, у нас.

- Вы нездоровы? - спросил Самгин.

- Как видите. А был такой Петр Усов, слепой; он выступил на митинге, и по дороге домой его убили, буквально растоптали ногами. Необходима организация боевых дружин, и - "око за око, зуб за зуб". У эсеров будет раскол по вопросу о терроре.

Говорила она бессвязно, глаза ее нестерпимо блестели.

- У вас, видимо, поднимается температура.

- Ничего не значит, сидите!

Самгин сказал, что он не имеет времени, - Татьяна, протянув ему руку, спросила:

- Что вы думаете делать?

- Еще не решил, - сухо ответил Самгин, торопясь уйти.

"Осталась где-то вне действительности, живет бредовым прошлым", думал он, выходя на улицу. С удивлением и даже недоверием к себе он вдруг почувствовал, что десяток дней, прожитых вне Москвы, отодвинул его от этого города и от людей, подобных Татьяне, очень далеко. Это было странно и требовало анализа. Это как бы намекало, что при некотором напряжении воли можно выйти из порочного круга действительности.

"Из царства мелких необходимостей в царство свободы", - мысленно усмехнулся он и вспомнил, что вовсе не напрягал воли для такого прыжка.

Это было еще более странно. Чувство недоверия к прочности своего настроения волновало.

"Все в мире стремится к более или менее устойчивому равновесию, напомнил он себе. - Действительности дан революционный толчок, она поколебалась, подвинулась вперед и теперь..."

- Здравствуйте, товарищ Самгин!

С ним негромко поздоровался и пошел в ногу, заглядывая в лицо его, улыбаясь, Лаврушка, одетый в длинное и не по фигуре широкое синеватое пальто, в протертой до лысин каракулевой шапке на голове, в валяных сапогах.

Самгин дважды смерил его глазами и, подняв воротник своего пальто, оглянулся, ускорил шаг, а Лаврушка, как бы отдавая отчет, говорил быстро, вполголоса, с радостью:

- Рука - зажила, только пятнышко осталось, вроде - оспу привили. Теперь - учусь. А Павел Михайлович помер.

- Кто это? - спросил Самгин.

- Медник же! Медника-то - забыли?

- Ага...

- Простудился и - готов!

- Ну, - всего доброго! - пожелал Самгин, направляясь к извозчику, но приостановился и вдруг тихонько спросил:

- А - Яков?

- Ничего-о! - тоже тихо и все с радостью откликнулся Лаврушка. Целехонек. Он теперь не Яков. Вот - уж он действительно...

- Ну, прощай!

Сидя в санях извозчика, Самгин соображал:

"Зачем я спросил про Якова? Странный каприз памяти... Разумеется - это не может быть ничем иным, - именно каприз". И тотчас подумал:

"Кажется, я - убеждаю себя?"

Затем, опустив воротник пальто, строго сказал извозчику:

- Скорей!

Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец - книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.

Он почти благодарно поцеловал руку Варвары, она - отвернулась в сторону, прижав платок к глазам.