Жизнь. Книга 3. А земля пребывает вовеки

– Что это? Боже, что это? Почему так кричат в соседней квартире? Зовут на помощь? – Не ходи, не пущу! Тебя убьют там! – Кричат: «Спасите!» – Не ходи. Слышишь: там уже замолкли.

– Наша дверь забаррикадирована снаружи! Почему? Кто это сделал? Мы не можем выйти! Что это? Кто идёт из кухни – там же не было никого! Боже, что случится с нами! Какие там люди?! О, спасите! Помогите!

Преступления накинули на город свои тёмные сети.

Полиция? Тюрьма? Суд? Каторга? Но они только что были уничтожены. Ведь они противоречат самой идее братства. Новый строй основан на вере в человека. Он основан на знании, что человек – по натуре – добр, что он любит добро и хочет его. Полиция? Тюрьма? Их нет. Их не должно быть. Им нет места в новом строе.

Горькая необходимость заставила образовать не полицию – нет – ненавистное слово! – а городскую милицию. В её состав были избраны лишь лица безупречной честности, интеллигенты, популярные в городе, дабы оказывать, главным образом, моральное воздействие на тех, кто ещё не понял, ч т о ему даёт и ч е г о от него ожидает новая эра.

«Нам не надо тех, кто умеет бить и заковывать в кандалы. Нам нужны те, кто понимает душу и психологию человека, кто сможет словом переродить его нравственно» – так гласила директива.

Новая милиция была безукоризненно вежлива и очень застенчива. Прежде всего она имела в виду достоинство человека и вела себя так, чтоб не оскорбить его в преступнике.

Преступники, конечно, учли характер этой милиции – неслыханные прежде ужасы происходили в городе. И для преступников также «такой день приходит раз в тысячелетие».

Затем в город нахлынули дезертиры, бежавшие с фронтов. Они были истощены и голодны. Они стремились домой, домой, туда, к себе, к семье, в деревню! Они шли, добираясь от посёлка до посёлка, от города до города, – нигде для них не было приготовлено ни места, ни пищи. Не было денег на билет, да и поезда почти не ходили. Локомотивы стояли для починки в депо, но их там не починяли: и железнодорожник тоже человек, он устал, он протестует, он ходит на митинги, вообще – довольно эксплуатации! К тому же: что локомотив, если нет угля? А угля нет.

Куда идти дезертиру-солдату? Он уже много ходил, его ноги изранены и босы. Где ночевать? Как достать пропитание? Не дают добром – возьмём силой. «Грабь награбленное!» Солдат гиб в окопах, а они тут дома прохлаждались. Заперто? Ломай замок! Нет пищевых продуктов? Рассказывай! Товарищи! Обыскивай! Зовёт на помощь? Заткни-ка ему глотку!

Глотку затыкали – угрозой, тряпкой, наконец, ударом по голове.

– Ещё сопротивляется? Успокой его – у тебя есть оружие.

Всё это без л и ч н о й злобы или ненависти: нападающий голоден – он уже не размышляет. Ему нужна пища – она где-то тут близко, но её не дают добровольно. Не дают солдату, кто годы провёл за них на фронте!

– Успокоил? Бери, товарищ, в торбы!

Убийство? Смерть? Он прожил с ними бок о бок три года. Привычное дело.

Ему бы только добраться до родимой деревни. Он хлебопашец. Ему обещано теперь земли сколько хочешь. Он торопится, чтоб захватить тот господский лужок и ту соседнюю вдовью полоску, о которых раньше не смел и мечтать.

В городе поднялись голоса: «Граждане! Это анархия! Граждане, необходимо принять экстренные меры».

Делегация от горожан отправилась к Оливко, требуя восстановления порядка.

– Обратитесь к совести населения! Пусть не будет замарана преступлениями Великая и Бескровная Русская Революция! Товарищ Оливко! На вас обращены взоры всех наших граждан.

– Понимаю! – восклицал Оливко. – Будет сделано, товарищи! В революционном порядке! – И, потрясая руку каждого из членов делегации, он уже приглашал «побеседовать» следующего просителя.

Помня обещание, Оливко надел галифе и раздобыл для себя высокие военные кавалерийского фасона сапоги, зашнурованные спереди. Эффект был изумителен: товарищ городской голова казался и ростом выше, и стройнее.

Из столицы от доктора Хили пришла директива: «Товарищи! Углубляйте революцию!»

Каждый добросовестно делал, что мог.

Всё слаще пел «Интернационал» бывший дьякон, златовласый Анатолий, и теснее жались к нему революционные гимназистки. Полина обучала рабочих женщин ею самою сочинённому «Гимну швеи».

Шей нарядные одежды
Для изнеженных госпож.
Отвергай свои надежды,
Проклинай их злую ложь!
И я с трепетом всё никла,
Трепетала, словно лань,
Но всегда шептать привыкла
Слово гордое: восстань!
Белым шёлком красный мечу,
И сама я в грозный бой
Знамя вынесу навстречу
Рати вражеской и злой!