Жизнь Кости Жмуркина

Уже на следующий день в газетах был опубликован антиалкогольный указ, хотя и не такой строгий, как последующий, рожденный в годы перестройки, но в пьющей стране прозвучавший как гром среди ясного неба.

Костин эксперимент с треском провалился, но зато он теперь уже точно знал — все близкое его душе и сердцу неминуемо обречено на неуспех, страдания и гибель…

Программа, выработанная Костей на будущее, была такова.

По мере возможности никого не любить, кроме заведомо подлых людей. В близких подмечать отрицательные качества и на них концентрировать внимание. Не смотреть хороших кинофильмов. Не читать хороших книг, если нет полной уверенности, что их авторы уже скончались. Регулярно слушать вражеские радиоголоса, дабы проникнуться антипатией к собственной родине. Не заниматься никакой деятельностью, действительно необходимой людям. Например, медициной или пожарным делом. Ведь не исключено, что он воспылает к своей работе симпатией и тогда кривая смертности и горимости сразу рванет вверх.

Чтобы не навлекать беду на родителей, и без того обделенных счастьем, он сначала решил уехать куда-нибудь, но потом решил, что разлука только обострит сыновние чувства, а повседневные трения и размолвки, наоборот, эти чувства будут умерять.

Бросить литературу Костя уже не мог, хотя и понимал в душе, что чем сильнее будет увлекать его творческий процесс, тем дальше он будет уходить от него в область графомании.

Оставалось определиться с работой. Закон уже грозил ему уголовной ответственностью за злостное тунеядство. В то время все личности, испытывавшие тягу к интеллектуальному труду, но не имевшие доступа к кормушке творческих союзов, устраивались либо кочегарами, либо дворниками, либо сторожами. Но его родной городок отапливался в основном дровами и торфом, а на единственной котельной штат был укомплектован практически навечно. Последнего дворника рассчитали еще в восемнадцатом году. Оставалось податься только в сторожа, что Костю в принципе устраивало — полюбить такую работу было, по его убеждению, просто невозможно.

ГЛАВА 3. СТОРОЖ БРАТУ МОЕМУ

Неприятным открытием для Кости оказалось то, что все сторожа были сосредоточены в так называемой вневедомственной охране, подчинявшейся непосредственно милиции. Нельзя сказать, что он не испытывал симпатии к людям, недавно сменившим цвет мундиров с синего на мышиный. Просто Костя инстинктивно старался ни при каких условиях с этой категорией лиц не сталкиваться. Просить у милиции помощь и защиту в Костином понимании было то же самое, что лечить холеру синильной кислотой. Наловчившись крутить руки, местные городовые думать так и не наловчились — видно, нужды особой не было. В каждом живом человеке (особенно мужского пола) после семи лет они видели потенциального, а может быть, уже и сознательного преступника. Правило: «Пусть лучше пострадает десять невиновных, чем уйдет от ответственности один виновный» — продолжало оставаться в силе и после того, как его авторы сами давным-давно превратились в пресловутые щепки, без которых, как известно, лес рубить не полагается. Однако какая-нибудь альтернатива отсутствовала, и одним ранним августовским утром он отправился на поиски конторы, взявшей под свое крыло представителей третьей из древнейших профессий, упомянутой в Библии сразу после «пастыря овец» и «землепашца». Здание, на которое указали ему знающие люди, выглядело ровесницей Ноева ковчега. Во всем городе не было больше таких мутных оконных стекол и такого запущенного фасада.

На работу Костю без всяких проволочек приняла кассирша отделения охраны, сухопарая дама с замашками отставного наркома и следами порочной красоты на лице. Иное начальство отсутствовало. Приняв от Кости заявление и выписав трудовую книжку, она объяснила, куда ему идти, но не объяснила, что нужно делать.

Целый месяц Костя простоял в чистом поле возле двух бурых от времени стогов льна, называвшихся «шохами». Кроме этих стогов, на посту не было ничего — ни забора, ни телефона, ни огнетушителя, ни хоть какой-нибудь будки, где можно было бы укрыться от непогоды. Однажды ночью прямо на Костю вышли три мужика, имевшие при себе бутылку самогона. Они попросили у сторожа стакан, но даже такой мелочи у него не оказалось.

Приближения осени Костя ожидал с ужасом. Не предполагал он, что где-то караульная служба налажена еще хуже, чем в армии.

Явившись в контору за причитавшимися ему шестьюдесятью рублями, Костя твердо решил уволиться. Он чувствовал: еще чуть-чуть — и проклятые шохи, испепеляемые его ненавистью, сами собой превратятся в горы первоклассного батиста.