Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви

Ощущая себя человеком, без парашюта сброшенным с самолета, Костя извлек из карманов носовой платок, тощий бумажник, в котором всяких ненужных бумажек было куда больше, чем денег, оторванную от пиджака пуговицу и связку ключей. Жесткие ладони ловко, но не особо тщательно ощупали его бока, после чего чужак, уже казавшийся Косте живым воплощением мирового зла, поинтересовался:

– А эта папочка, случайно, не ваша?

Не дожидаясь ответа, он приподнял папку и, как мешок с картошкой, тряхнул за углы. («Странно, а почему замок не застегнут?» – успел подумать Костя.) Вместе со служебными бумагами на стол желтым листопадом посыпались рублевые бумажки, которых там никак не должно было находиться.

– Ай! – Кассирша вместе со стулом отпрянула к стенке, как будто это были не деньги, а порнографические открытки.

– Чье это? – с глумливой улыбкой спросил заезжий инквизитор.

– Не знаю… – Слова срывались с Костиного языка уже без всякой связи с мыслительными процессами.

– Пересчитайте. – Купюры были передвинуты поближе к кассирше. – И перепишите номера.

Рублевок оказалось ровно двадцать пять. Номера их совпадали с теми, которые Курков указал в заявлении. Торжество справедливости было полным, безоговорочным и подробно задокументированным.

Странный гость звонил куда-то, начальственным голосом требуя конвой, зардевшаяся от всего случившегося кассирша костерила не столько Костю, сколько начальника, под влиянием которого молодой бригадир сбился с пути истинного, из кабинета Корыта слышалось бульканье и доносился аромат лаврового листа.

Когда Костю уводили, он, как легендарный Овод, не обронил ни единого звука. Все случившееся было так неожиданно и кошмарно, что ему не хватало не то что слов, но даже и воздуха. Ревущая лавина смяла его, подхватила и, расплющивая обо все встречные валуны, понесла в бездну.

– Ну и что там у тебя слышно? – неделю спустя спросил Быкодеров у своего приятеля.

– Скажи, дело мое закрыто? – просипел в ответ Корыто.

– Да его пока и не открывал никто. Все как-то само собой улеглось. Генерал посмеялся да рукой махнул. Повезло тебе. Не парнишка ли подсобил?

– Не знаю… – Корыто вздохнул, словно автомобильная камера спустилась.

– Ты все сделал, как я велел?

– Сделал. Подсадили Жмуркина в камеру к двум рецидивистам. Те по пятому разу шли. Особо опасными признаны. По десятке им было заранее нарисовано. Это еще в лучшем случае. Я с ними быстро столковался. Дюжину флаконов «Тройного» пообещал. Обработали они Жмуркина знатно. Всю ночь гоняли.

– Ну а потом? – нетерпеливо перебил его Быкодеров.

– А потом суд состоялся. Дали им по три года общего режима. Это за грабеж с нанесением тяжких телесных повреждений! Рецидивистам! Каково?

– Выходит, мы с тобой из кривого ружья прямо в десятку попали?

– Вроде того. Придумал ты все красиво, ничего не скажешь. А теперь думай, как Жмуркина на волю вытащить.

– Это зачем? – Быкодеров изобразил крайнюю степень удивления.

– Ну как зачем!.. – Корыто даже заерзал на стуле. – Я ведь тебе объяснял. От его симпатий со мной беда случилась. А теперь все по местам стало. Разобрались. Фарт ко мне вернулся. Даже за кабанов страховку получил. И дочка вернулась. Пора и честь знать. Жалко парнишку.

– С каких это пор, дорогой товарищ Корыто, ты таким жалостливым стал? Забыл, где служишь? Да и вообще, при чем здесь ты? Тебя он невзлюбил, ладно. Да только этого мало, как в песне поется. Меня-то он только мельком видел, пару минут. А я на этом месте давно засиделся. – Быкодеров ласково погладил свой стол. – Пускай этот щенок и меня невзлюбит. Да так крепко, чтобы я через год министром стал.

– Да в своем ли ты уме, Захар Захарыч? Не-е, я в этом деле не участвую. – Корыто затряс башкой влево-вправо, словно слепней отгонял.

– Участвовать ты будешь во всем, что я тебе прикажу. Посмотри, – Быкодеров сунул ему под нос какую-то бумагу. – Приказ о твоем увольнении. За проступок, дискредитирующий высокое звание работника милиции. Только номер осталось поставить и дату. Прямо сейчас ставить или подождем?

– Да ты же только что сам говорил… заглохло все… Генерал посмеялся только…

– Не толкали, вот и заглохло. А захотев, можно знаешь какой трезвон поднять. Не станет же генерал из-за тебя своей шкурой рисковать.

– Вот ты, значит, как… – Корыто сгорбился. – Со мной ты, значит, разобрался. Подмял. А с ним как думаешь поступить? Как его ненависти будешь добиваться? Ногти станешь щипцами рвать?

– Ногти? – Быкодеров пожал плечами. – Придумаешь тоже. Ногти отрастут скоро. Тело заживчиво, а сердце забывчиво. Нет, мне надо, чтобы он меня каждый день ненавидел. Из года в год.

– Чую, ты крупную пакость задумал.

– Задумал, чего скрывать. Жмуркина твоего из рук выпускать нельзя. Он атомной бомбы пострашнее. Надо, чтобы он не только меня ненавидел, но и органы целиком. Неужели тебе ради процветания родных органов какого-то вахлака жалко?

– Ничего мне сейчас не жалко… Ни его, ни себя. Только процветать вы уже без меня будете…

– Ладно, не раскисай. Будешь ты еще полковником. Я об этом позабочусь.

Он нажал кнопку внутренней связи и сказал в микрофон коммутатора: