Жизнь, которая улыбается

Чтение хороших книг – это разговор с самыми лучшими людьми прошедших времен, и притом такой разговор, когда они сообщают нам только лучшие свои мысли.

Декарт

Можно ли сказать, что мое детство было тяжелым? Однозначно, нет. Я бы назвал его интересным. В то время как мои сверстники раскрашивали «Веселые картинки» и читали «Мурзилку», мне мама и папа подсовывали научные журналы.

Мама удивлялась, как первокласснику может быть неинтересна статья из последнего номера журнала «Химия и жизнь». Папа соглашался со мной, что есть книги повеселее. Он считал, что для ребенка гораздо интереснее «Занимательная физика» Перельмана. Так что выбор у меня был невелик.

У друга моего папы был учебник «Занимательная физика» Григория Перельмана, и я по этой книге учился физике. Он классный был, действительно написан для детей, его интересно было читать. Там с помощью картинок понятно все объяснялось. И этот учебник в первом классе был моей настольной книгой.

Как оказалось впоследствии, это и правда пошло мне на пользу, но не с научной точки зрения.

Приучение к чтению

Я ни во что не ставлю чтение без всякого удовольствия.

Цицерон

Чтение делает человека знающим, беседа – находчивым, а привычка записывать – точным.

Фрэнсис Бэкон

После научных книг и журналов я с великим удовольствием стал читать художественные произведения. Во втором классе я прочел всего Дюма и Конан Дойля. Читал каждый день и очень много.

Я считаю, что чтение – одна из самых полезных моих привычек, которая с детства тянется через всю жизнь.

Примерно с седьмого класса, читая, я понимал то, о чем думал человек, когда писал книгу. Мне это казалось само собой разумеющимся. Только через много лет я узнал, что на востоке это называют «техникой вхождения в слово», и я до сих пор не представляю, как можно читать по-другому. Со временем эта способность развивалась. Она пригодилась, когда стал писать статьи в различные журналы. Я понимал, какую эмоцию или чувство вызовет то, что пишу. Было очень интересно с этим экспериментировать. Я мог вызывать чувства злости, зависти, спокойствия или радости обычной журнальной статьей. Мне нравилось наблюдать, как с первого взгляда безобидная статья молодого врача в профессиональном журнале могла вызвать бурю эмоций и обсуждений у известных уважаемых специалистов.

Школьная программа и саморазвитие

Учитесь и читайте. Читайте книги серьезные. Жизнь сделает остальное.

Федор Достоевский

Первые три года в школе я был круглым отличником. Дома лежат мои дневники за первые три класса, зачем-то их храню – у меня не было ни одной «четверки». Ни в тетради, ни в дневнике. Первые три класса было учиться интересно. Для меня это было что-то новое, мне нравилось общение, друзья, подружки… Все писали палочки-крючочки, и я тоже, но когда одноклассники учили «мама мыла раму», я уже читать, писать хорошо умел. В четвертом классе у нас появились специализированные предметы: русский, математика, физика, химия. И тут мне стало скучно и неинтересно. Почему?

Школьная программа для меня, человека, который чуть-чуть больше видит, чем остальные, была неинтересна. Примерно как если современного десятилетнего ребенка поместить в третий класс 70-х годов..

Во втором классе я прочел всего Конан Дойля, все его девять томов, и девятый был – фантастика, о профессоре Челленджере. Восемь томов про Шерлока Холмса. А остальные дети в это время учились грамотно писать «мама мыла раму». В третьем классе я прочел всего Дюма, полностью.

Теперь представьте: на уроке литературы дают домашнее задание прочитать и рассказать о том, как Ленин в Шушенском со своей Надеждой Константиновной Крупской в ссылке жил. Мне это, конечно, было неинтересно.

Но первые три класса у меня запал был: учиться надо хорошо, «пятерки» – это круто. А в четвертом вся эта учеба стала абсолютно неинтересна.

Помогали ли мне знания физики, химии и огромный объем прочитанной художественной литературы в старших классах? не только не помогали, а мешали.

Не надо забывать, что я учился в самый расцвет СССР. Преподавателя литературы абсолютно не интересовало то, что я читал «не программные» книги. Я должен был пересказывать советскую литературу по списку. А мне это было скучно, неинтересно, и, конечно, я этого не читал. В результате с четвертого класса сразу стал троечником.

В представлении школьных учителей я был не примерным советским школьником, а единственным учеником, который додумался спросить у учителя литературы: «А что же хорошего в подвиге Павлика Морозова?» Сейчас об этом смешно вспоминать, но в те времена это было очень серьезно.