Читаем Жизнь Лавкрафта полностью

   "Глупец", - пронзительно прокричал тот, - "неужели ты не понял, в чем мой секрет? Жалкий умишко, не способный распознаешь, по чьей воле шесть веков твой род не мог избавиться от страшного проклятья! Разве не поведал я тебе о великом эликсире вечной жизни? Тебе ли не знать, что тайна Алхимии открыта! Я скажу тебе - это я! Я! что прожил шестьсот лет, дабы нести свою месть, ИБО Я - ШАРЛЬ-КОЛДУН!


   И этот финал не станет сюрпризом для мало-мальски внимательного читателя, поскольку Лавкрафт вновь слишком забегал вперед. Что, однако, примечательно в "Алхимике" - это его атмосфера. Если убийство чернокнижника Мишеля произошло в XIII веке, а Шарль-Колдун прожил шестьсот лет, тогда действие рассказа должно происходить в XIX веке; и в этом рассказе Лавкрафт одерживает небольшой триумф в воссоздании убедительной ауры средневековой древности. Рассказчик даже замечает, что "при моем уединении современная наука никак не затронула меня, и я трудился словно в Средних Веках".

   Как и в "Звере в пещере", подлинное сердце истории составляют эмоции рассказчика. Этот рассказ сильнее, чем его предшественник, выдает влияние По навязчивым вниманием протагониста к своему психологическому состоянию; многие его детали действительно напоминают нам о замечании Лавкрафта, что и он сам "ощущал родство с мрачными героями По с их разбитыми судьбами". Антуан - из древнего и благородного рода; но "бедность, немногим отличная от нужды, совокупно с гордостью, что позволяла осквернить свое имя занятием коммерцией, не позволили наследникам рода поддерживать свои владения в их первозданном великолепии". В результате Антуан - единственный ребенок - провел свои годы в одиночестве, "погрузившись в старинные фолианты, что заполняли сумрачную библиотеку нашего шато, и бесцельно, бестолково бродя в вечном полумраке призрачного леса"; его не подпускали к "крестьянской детворе", что обитала неподалеку. Легко заметить в этом умышленно искаженное, но все еще различимое описание собственного детства и воспитания Лавкрафта.

   И, наконец, "Алхимик" стал первым дошедшим до нас произведением Лавкрафта о сверхъестественном. Но даже здесь сверхъестественное проявляется в довольно непредвиденном направлении. Нас всячески убеждают, что сверхъестественный элемент рассказа - проклятие, заставляющее умирать в возрасте 32 лет; однако на поверку эти смерти оказываются просто убийствами. Сам убийца, Шарль-Колдун, является сверхъестественным компонентом, - это он неестественно продлил свою жизнь чародейством и "волей", чтобы отомстить за смерть своего отца. Финал рассказа показывает, что Лавкрафт по-прежнему чрезмерно склонен к наигранности; и действительно, он находил это одним из тяжелейших недостатков и всю свою карьеру его исправлял.

   Последняя страница рукописи "Зверя в пещере" имеет следующее примечание:


Страшные истории

I. Зверь в пещере

Г.Ф. Лавкрафт

(Период - Современность)


   Интересно отметить, что Лавкрафт уже тогда подумывал о сборнике своих работ; но мы не знаем, какие еще работы (если они были) в него бы вошли. Оригинальная рукопись "Алхимика" не сохранилась, так что мы не знаем, был ли он частью сборника. Такое вполне возможно, ведь, если "Зверь в пещере" - история из "Современности", тогда "Алхимик" мог быть частью предполагаемого подраздела "старинных" историй, пусть даже, как уже упоминалось, его действие происходит преимущественно в XIX веке.

   У нас есть лишь намеки на то, что Лавкрафт написал за следующие три года, - он заявлял что в 1908 г. уничтожил все, написанное за последние пять лет, кроме трех рассказов. Позднее Лавкрафт обнаружит общую тетрадь, несущую название одной из утраченных историй, датируемых 1905 г.: "Ушел - но куда?" Как он насмешливо замечает: "Клянусь, это был пришелец из ада! Название выражало участь самого рассказа". Было и нечто под названием "Картина" (1907); в своей записной книжке он описывает ее, как об "изображении наивысшего ужаса". Вот что он пишет об этом рассказе:


   У меня человек в парижской мансарде рисует загадочный холст, воплощающий квинтэссенцию всех ужасов. Однажды утром его находят за мольбертом разорванным и растерзанным. Картина уничтожена, словно в титанической борьбе - лишь в одном углу рамы сохраняется кусок холста...и на нем коронер к своему ужасу обнаруживает нарисованную тех когтей, что явно прикончили художника.


   Возможно, в нем смутно различимо влияние "Овального портрета" По, где художник, рисуя портрет своей жены, высасывает из женщины жизнь и переносит ее на холст.

Перейти на страницу:

Все книги серии Шедевры фантастики (продолжатели)

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее