Жизнь Ленина

Через несколько месяцев после Брест-Литовска Троцкий спрашивал себя: «…на что собственно рассчитывала германская дипломатия, предъявляя свои демократические формулы только затем, чтобы через 2–3 дня предъявить свои волчьи аппетиты?» Он заключает, что рождественское заявление Чернина было сделано «по инициативе самого Кюльмана». «Секрет поведения дипломатии Кюльмана состоял в том, — думает Троцкий, — что этот господин был искренне убежден в нашей готовности играть с ним в четыре руки. Он рассуждал при этом приблизительно так. России мир необходим. Большевики получили власть благодаря своей борьбе за мир. Большевики хотят держаться у власти. Это для них осуществимо только при условии заключения мира. Правда, они связали себя определенной демократической программой мира. Но зачем же существуют на свете дипломаты, как не для того, чтобы выдавать черное за белое. Мы, немцы, облегчим большевикам положение, прикрывши наши хищения декоративными формулами… Кюльман надеялся другими словами на молчаливое соглашение с нами: он возвратит нам наши хорошие формулы, мы дадим ему возможность без протеста заполучить в распоряжение Германии провинции и народы»^{287}. Такое же предположение высказал Карл Радек^{288}.

У Кюльмана, возможно, действительно были такие мысли. Может быть, он думал, что ввиду своих затруднений большевики будут вынуждены санкционировать быстрый поворот, случившийся в переговорах между Рождеством и 28 декабря. Гораздо более вероятно, что отара овец, к которой принадлежали Кюльман, Чернин, Гертлинг и многие другие германские и австро-венгерские штатские политики, а может быть и австро-венгерские военные, видела в успехе Брестских переговоров большой шаг к достижению мирного соглашения без победы на Западном фронте, но вынуждена была подчиниться двум «полубогам», деревянному и стальному, считавшим, что переговоры должны приблизить военный триумф на западе.

Это понял президент Вильсон.

Обращаясь к Конгрессу 8 января 1918 г. с речью о 14-ти пунктах, Вудро Вильсон сказал: «Русские представители (в Брест-Литовске) не только изложили с полной ясностью те принципы, на которых они будут готовы заключить мир, но и дали столь же ясную программу конкретного применения этих принципов. Представители Центральных держав, со своей стороны, предложили такое соглашение, которое, хотя оно и было очерчено значительно менее четко, могло казаться подающимся либеральному толкованию, пока они не присовокупили своей практической программы.

«В этой программе не предлагалось вообще никаких уступок… Центральные державы удерживали за собою каждую пядь оккупированной их войсками территории… Есть основания предполагать, что общие принципы соглашения, предложенные вначале, исходили от более либеральных государственных деятелей Германии и Австрии, ощутивших силу помыслов и чаяний своих народов, в то время как конкретные условия самого договора шли от военных руководителей… Переговоры были прерваны. Русские представители были откровенны и искренни. Они не могли принять предложений, ведущих к завоеваниям и порабощению.

Весь инцидент полон глубокого значения. Он озадачивает. С кем имели дело русские представители? От чьего лица говорили представители Центральных держав? От лица их парламентского большинства или от лица партий меньшинства, того милитаристического и империалистического меньшинства, которое до сих пор преобладало во всей их политике и держало под свои контролем дела Турции и балканских государств, бывших вынужденными присоединиться к ним в этой войне? Русские представители настаивали, очень справедливо, очень мудро и в подлинном духе современной демократии, чтобы их переговоры с тевтонскими и турецкими государственными деятелями проходили при открытых, а не закрытых дверях… Кого же тогда мы слушали? Тех, кто выражает… дух и намерения либеральных вождей и партий Германии, или тех, кто упорно сопротивляется этому духу и настаивает на завоеваниях и порабощении? Или, может быть, мы слушали обе стороны, находящиеся в открытом и безнадежно непримиримом конфликте друг с другом? Это серьезные вопросы, чреватые последствиями. От ответа на них зависит мир во всем мире».