Жизнь Ленина

Но внезапное германское вторжение в феврале и марте 1918 г., условия Брестского мира, лишившие Россию громадных территорий с 55 миллионами населения, и страх, что, несмотря на договор, кайзер может урвать еще один кусок, были сильными националистическими доводами против политики Ленина. Пуристы из коммунистических кругов возражали против нее по другим причинам. Когда, согласно решению ЦК от 24 февраля, был проведен опрос «среди советских избирателей» Москвы и Петрограда (всего опросили избирателей 42 губерний), ответы избирателей не могли не потрясти ленинцев — сторонников договора. Шесть губернских городов высказались за мир, двадцать — за войну; восемьдесят восемь уездных городов и сел — за мир, восемьдесят пять — за войну^{375}. Конечно, опрос не был всеобщим. На вопросы Совнаркома отвечали только советские избиратели. Но в марте 1918 г. Советы были представительны и вполне демократичны, а в длинной телеграмме с запросом Совнаркома обе точки зрения были изложены с тщательным беспристрастием. Предпоследнее предложение телеграммы было правдой только на половину: «Первая точка зрения защищается ЦК большевиков с Лениным, вторая ЦК левых эсеров».

Результаты опроса указывали, что боевой дух России не угас, что левые эсеры имеют большой вес среди населения и, таким образом, необходимы для коалиции, и что многие Советы не разделяют взглядов Ленина.

Демократия сохранялась в то время не только в Советах, но и в самой партии. 24 февраля Московское областное бюро РСДРП единогласно приняло резолюцию, в которой говорится, что бюро «выражает свое недоверие ЦК, ввиду его политической линии и состава, и будет при первой возможности настаивать на его перевыборах. Сверх того, Московское областное бюро не считает себя обязанным подчиняться во что бы то ни стало тем постановлениям ЦК, которые будут связаны с проведением в жизнь условий мирного договора с Австро-Германией»^{376}.

Недоверие Центральному Комитету! Открытый вызов его решениям! В 30-х годах и позже такое поведение было совершенно немыслимо. Если бы что-нибудь подобное произошло, то завершением дела был бы расстрел всех участников. Но в своей статье, напечатанной в двух номерах «Правды», от 28 февраля и 1 марта, Ленин писал по поводу московской резолюции: «Во всем этом ничего не только чудовищного, но и странного нет. Совершенно естественно, что товарищи, резко расходящиеся с ЦК в вопросе о сепаратном мире, резко порицают ЦК и выражают убеждение в неизбежности раскола. Это всезаконнейшее право членов партии, это вполне понятно».

Советский режим стоял по горло в водовороте, грозившем поглотить его. И все-таки Ленин смотрел на неповиновение со стороны партийных руководителей, как на нечто нормальное и «понятное».

«Но вот что странно и чудовищно, — продолжал Ленин. — К резолюции приложен объяснительный текст». Ленин цитирует его полностью, выделяя курсивом следующие слова: «В интересах международной революции мы считаем целесообразным идти на возможность утраты Советской власти, становящейся теперь чисто формальной». Это, — заявляет Ленин, — лишний раз доказывает правоту его довода: революционная война против Германии грозит России смертельной опасностью. Поражение революции в России помогло бы не германским революционерам, а германской реакции. Германских пролетариев испугал бы разгром Советской России. «Может быть, — осведомляется Ленин, — авторы (резолюции) полагают, что интересы международной революции требуют подталкивания ее, а таковым подталкиванием явилась бы лишь война, никак не мир, способный произвести на массы впечатление вроде «узаконения» империализма? Подобная «теория» шла бы в полный разрыв с марксизмом, который всегда отрицал «подталкивание» революций, развивающихся по мере назревания остроты классовых противоречий, порождающих революцию».

Ленин обычно прибегал к железной логике, презрительным насмешкам, едким эпитетам, но не к ораторскому красноречию. Однако в конце своей второй статьи в «Правде» он витийствует:

«Почему тягчайшие военные поражения в борьбе с колоссами современного империализма не смогут и в России закалить народный характер, подтянуть самодисциплину, убить бахвальство и фразерство, научить выдержке, привести массы к правильной тактике пруссаков, раздавленных Наполеоном: подписывай позорнейшие мирные договоры, когда не имеешь армии, собирайся с силами и поднимайся потом опять и опять?

Почему должны мы впадать в отчаяние от первого же неслыханно тяжкого мирного договора, когда другие народы умели твердо выносить и горшие бедствия?..

…иностранное завоевание только закрепит народные симпатии к Советской власти, если… если она не пойдет на авантюры.

Отказ от подписи похабнейшего мира, раз не имеешь армии, есть авантюра, за которую народ вправе будет винить власть, пошедшую на такой отказ…

Мы не погибнем даже от десятка архитяжких мирных договоров, если будем относиться к восстанию и к войне серьезно. Мы не погибнем от завоевателей, если не дадим погубить себя отчаянию и фразе».