Жизнь Ленина

В три часа пополудни 6 июля 1918 г. двое русских, Яков Блюмкин и Николай Андреев, явились в германское посольство в Денежном переулке. Девяти латышским стрелкам, которые по личному приказанию Ленина стерегли посольство, бывший купеческий особняк, Блюмкин и Андреев показали пропуск, подписанный Феликсом Дзержинским, председателем ЧК (Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем). Блюмкин и Андреев оба занимали в ЧК высокие посты. Они подделали подпись Дзержинского. Левый эсер Александрович, заместитель Дзержинского, поставил на их мандат большую печать ЧК. Левыми эсерами были и Блюмкин с Андреевым. Их принял секретарь германского посольства д-р Рицлер, но они настаивали на выходе самого Мирбаха. По их словам, ЧК арестовала немецкого шпиона по имени Роберт Мирбах. Их провели в кабинет посла на первом этаже. Блюмкин подошел к Мирбаху, выхватил маленький револьвер и выстрелил в упор. Затем Блюмкин и Андреев бросились к открытому французскому окну, но, прежде чем выпрыгнуть, Блюмкин бросил бомбу в умирающего немца. Прыгая, Блюмкин сломал ногу. Убийцы бежали в ожидавшем их автомобиле — сначала в ЧК, потом в штаб отряда Попова. Попов тоже был высокопоставленным чекистом и левым эсером. Под его командованием было несколько сот человек.

Как только Дзержинский услышал об убийстве, он вместе с Караханом приехал в Денежный переулок, а оттуда в штаб Попова. Там к нему присоединился его помощник М. Я. Лацис, латыш, бывший учитель. Они потребовали выдачи убийц. Левые эсеры разрешили обыскать помещение. Дзержинский и Лацис прошли из комнаты в комнату, выламывая двери. Не найдя тех, кого искали, они стали угрожать арестом присутствовавшим левым эсерам, но были сами «временно задержаны» в подвале здания^{404}.

Убийство дипломата послужило сигналом к началу мятежа левых эсеров, который должен был смести правительство большевиков и привести к возобновлению военных действий с Германией.

Мирный договор был ратифицирован, но мало кто был удовлетворен им. Даже Ленин оставался недоволен. Чичерин определил политику кайзера после ратификации как «постепенное наступление и просачивание Германии все дальше и дальше в глубь России». В апреле, говорит далее Чичерин, германское наступление «доходит до великорусских губерний». Еще 26 апреля, в тот день, когда Мирбах вручил верительные грамоты Свердлову, «происходило дальнейшее движение к северу германских войск, наступающих на Орел, Курск и Воронеж». Москва была под угрозой. «Весь май, — говорит Чичерин, — был крайне тревожным временем вследствие постепенных продвижений частью германских отрядов, частью поддерживаемых ими иррегулярных банд дальше на север и на северо-восток. Главные же удары немцев в это время были направлены на юго-восток… по направлению к хлебородной Кубани». «А турецкие войска в это время, не стесняясь никакими договорами, подвигались вперед на Кавказе и поддерживали там фиктивные контрреволюционные правительства». А самое главное, «клокочущий вулкан насквозь проникнутой восстанием Украины»^{405} продолжал изрыгать искры, долетавшие до Москвы. Вместо формулы Троцкого «Ни мир, ни война», у большевиков теперь была и война и мир. Политика Ленина, который готов был пойти на любые идеологические жертвы ради достижения мира, разбивалась о политическое вероломство и военные действия со стороны Германии. Левые эсеры, тесно связанные с Украиной, кипели. Коммунистическая партия была в беспорядке.

Положение усугублялось развертывающейся интервенцией союзников: японцев, чехословаков и др.

Заговоры народников и нигилистов против царизма были яростным протестом против бессилия. Стоя лицом к лицу со всеподавляющей мощью самодержавия, вооруженный бомбой или браунингом террорист обладал неуловимой, пугающей властью. На произвол государства он отвечал произволом террора. Его сила была в бесстрашии. Левые эсеры-заговорщики были Самсонами, игравшими в азартную и опасную игру: они хотели низвергнуть капище и заставить империалистов обоих лагерей вести войну на его развалинах и погибнуть. Они были готовы погибнуть с филистимлянами — и с Лениным. Или, если повезет, уничтожить его, а самим остаться в живых.

Хороший политик должен быть хорошим психологом. Ленин знал русских: они умеют долго питаться одной надеждой. Чтобы развеять мрак, порождавший террор, Ленин распространял оптимизм, но не биологический или евангельский оптимизм — это было ему чуждо. Он находил оптимизм в марксизме.