Жизнь Ленина

Нигде не сказано, чтобы эти наркоматы когда-нибудь обладали «полной самостоятельностью». Но с политической точки зрения слово «восстановить» звучало лучше, чем слово «ввести». Помимо этого единственного слова пропаганды, в этой записи все свидетельствует о том, что Ленин впервые стал задумываться о коренных слабостях советской системы в неортодоксальной манере. Ибо если бы, как он предлагал, деятельность правительства СССР в Москве действительно была ограничена только военной и дипломатической сферами, а во всех прочих отношениях республики были бы самостоятельны, то Кремль можно было бы упразднить за ненадобностью: централизация сменилась бы децентрализацией. Такая мера подразумевала изменения в тех взглядах на философию государственного правления, которые Ленин развивал с самого начала века, и которые определялись двумя факторами: нервным характером Ленина, делавшим его нетерпимым к инакомыслию и заставлявшим его предпочитать маленькую, послушную политическую партию, и традицией царского самодержавия, при котором администрация страны состояла из олигархии, покорной самодержцу и выполняющей нужды узкого высшего слоя общества. Советы вывернули царизм наизнанку, но сохранили его основные черты: самодержавие, олигархию, бюрократию, а также, во всяком случае на словах, служение узкому социальному меньшинству — пролетариату. В идеях русских народников, Фридриха Энгельса и некоторых французских революционеров Ленин нашел доказательства того, что горстка волевых, агрессивно настроенных людей может захватить власть и удержать ее, установив централизованный тиранический режим.

Внезапно, в декабре 1922 года, когда советскому государству исполнилось пять лет, Ленин открыл децентрализацию. Его предложение, чтобы центральное правительство в Москве ограничило свою деятельность лишь войной и дипломатией, легко счесть за пустые слова и не принимать во внимание. Но маневры Сталина и события в Грузии действовали на нервы Ленину не меньше любых самых худших форм нарушения партийной дисциплины. Орджоникидзе в Грузии не только прибил Мдивани, — грузинская ЧК отказывалась превратиться в ГПУ, а крестьян преследовали сталинцы — противники нэпа. Кроме того, Ленин стал замечать, какой вред революции может нанести «типичный русский бюрократ», сочетающий великодержавный шовинизм со склонностью к волоките. Еще на VIII съезде РКП, а марте 1919 года, Ленин говорил о «великорусском шовинизме, прикрытом названием коммунизма». В те дни это было просто критическим замечанием, а теперь наступил кризис: Сталин с великодержавными шовинистами могли погубить революцию. Было достаточно причин для полной переоценки всей советской ситуации. Именно такую переоценку Ленин предпринял в своем завещании и, в еще большей степени, в тех статьях, которые он написал в 1923 году.

Отметив возможную необходимость сокращения функций центрального правительства, Ленин, разумеется, принял во внимание и то, что это может привести к «дроблению наркоматов и несогласованности между их работой в отношении Москвы и других центров». Но эта несогласованность, прибавил он, будет парализована «партийным авторитетом, если он будет применяться со сколько-нибудь достаточной осмотрительностью и беспристрастностью». Зная отношение Ленина к партии, следует искать самого главного именно в этом предложении, а весь разговор о децентрализации считать камуфляжем. Но это не конец предложения. Ленин говорит далее, что: «вред, который может проистечь для нашего государства от отсутствия объединенных аппаратов национальных с аппаратом русским, неизмеримо меньше, бесконечно меньше, чем тот вред, который проистекает не только для нас, но и для всего Интернационала, для сотен миллионов народов Азии, которой предстоит выступить на исторической авансцене в ближайшем будущем, вслед за нами… Одно дело необходимость сплочения против империалистов Запада, защищающих капиталистический мир. Тут не может быть сомнений, и мне излишне говорить о том, что я, безусловно, одобряю эти меры. Другое дело, когда мы сами попадаем, хотя бы даже в мелочах, в империалистические отношения к угнетаемым народностям, подрывая этим совершенно всю свою принципиальную искренность, всю свою принципиальную защиту борьбы с империализмом. А завтрашний день во всемирной истории будет именно таким днем, когда окончательно проснутся пробужденные империализмом народы и когда начнется решительный долгий и тяжелый бой за их освобождение»^{1093}.