Жизнь Ленина. Том 1

Временное правительство больше не обладало достаточным влиянием для ведения войны. С каждым днем убывали его силы. В лучшем случае, оно могло провозгласить мир. Но даже для этого требовалось больше сил, чем оно могло собрать. Представление о создавшейся обстановке можно получить из многих источников. Одним из них являются дневники и копии донесений сэра Джорджа Бьюкенена, английского посла¹⁸². Первая запись датирована 31 августа 1917 г.: «Я видел Керенского сегодня утром... Я сказал ему, что, хотя я один из тех немногих, кто еще не потерял всех надежд на поправку дел в России, я не смогу с полной ответственностью посылать благоприятные донесения своему правительству, если он не даст мне удовлетворительных гарантий относительно поддержания порядка в тылу и продовольственного и транспортного вопросов... Я сказал ему, что более всего озабочен тем, что социалистические члены правительства (некоммунисты.— Л. Ф.) боятся превращения армии в подлинно боеспособную силу, чтобы ее не использовали когда-нибудь против революции... Я не мог... скрыть от него той боли, которую причиняет мне происходящее в Петрограде. В то время, как британские солдаты проливают свою кровь за Россию, русские солдаты бездельничают на улицах, удят рыбу в реке и катаются на поездах, и повсюду — немецкие агенты. Он не мог этого отрицать, но сказал, что будут немедленно приняты меры для устранения этих злоупотреблений».

3 сентября Бьюкенен прибавил еще некоторые замечания об этой встрече с Керенским: «Он неоднократно говорил, что мы должны ускорить ход войны во что бы то ни стало, как будто опасался, что Россия не выдержит., если он хочет скорого конца войны, он должен помочь нам восстановлением боеспособности русской армии... Он дал мне положительные уверения по всем этим пунктам, но сможет ли он их претворить в жизнь, я не решаюсь предсказывать... Сразу же после дела Корнилова, я обсудил с моими французскими, итальянскими и американскими коллегами вопрос о коллективном выражении русскому правительству наших мнений относительно военного и внутреннего положения. На совещании, которое я созвал с этой целью, мы составили текст ноты... В этой ноте... мы подчеркивали необходимость реорганизации всех вооруженных и хозяйственных сил России». Реорганизация всех вооруженных и хозяйственных сил России. Керенский, должно быть, плакал. Историк может только смеяться.

Сопровождаемый французским и итальянским послами, Бьюкенен снова посетил Керенского 9 октября. Он передает слова Керенского следующим образом: «В политике должна быть последовательность, и, несмотря на трудности, Россия твердо решила вести войну до конца. Он сам уезжает сегодня на фронт, чтобы немедленно приняться за реорганизацию армии. В заключение он напомнил нам, что Россия все еще великая держава». Великая держава с умирающим правительством и умирающей армией.

Бьюкенен еще раз совещался с Керенским и с министром иностранных дел Терещенко 25 октября, за тринадцать дней до того, как Ленин и Троцкий низложили Керенского и Терещенко. В некоторых кругах опасаются, сказал Керенский Бьюкенену, что союзные правительства помышляют о заключении мира за счет интересов России. «Я ответил,— пишет Бьюкенен,— что мы уже категорически опровергли это обвинение и он может быть совершенно спокоен: мы никогда не оставим Россию на произвол судьбы, если только она не оставит самое себя». Запись от 3 ноября в дневнике Бьюкенена начинается так: «Верховский, военный министр, подал в отставку... На заседании комитета Временного правительства прошлой ночью, он, казалось, совершенно потерял голову, заявляя, что Россия должна немедленно заключить мир». Потерял голову? Он опомнился! Наконец, хоть кто-то в правительстве высказал дельную мысль. Но было уже слишком поздно.

Мог ли Керенский вывести Россию из войны? Когда? И как?

Россия не была единственной страной, страдавшей от военного истощения и жажды мира. Подводя итоги положению четырех Центральных держав к концу 1917 г., генерал Людендорф писал: «Австро-венгерская армия была утомлена... У нее была низкая боеспособность; ее хватало, по сути дела, только против Италии... Двойственная монархия держалась только на армии». По поводу другого союзника, Болгарии, он заявляет: «Народ и армия устали от войны... Болгария останется верной, только пока наши дела хороши». Турция «была у предела своих сил». В самой Германии, утверждал Людендорф, «дух был выше, чем у наших союзников, но он тоже заметно упал, и общая атмосфера ухудшилась»¹⁸³.

Уинстон Черчилль описывает положение держав

Антанты к концу 1917 г. в столь же мрачных красках: «Вне сомнения, пришел благоприятный момент для мирных переговоров. Россия повергнута, Италия задыхается, Франция изнурена, британские армии обескровлены, немецкие подводные лодки еще не побеждены, а Соединенные Штаты — в 3000 милях от Европы. Все это вместе создало такое положение, что немецкие государственные деятели могли бы решающим образом вмешаться»¹⁸⁴.