Жизнь Ленина. Том 2

«Свобода слова — это буржуазный предрассудок,— ответил Ленин,— успокаивающий компресс от социальных язв. В республике рабочих экономическое благосостояние говорит громче, чем слова». Перед диктатурой пролетариата «стоят очень серьезные трудности, самая серьезная — это сопротивление крестьянства. Крестьянам нужны гвозди, соль, текстиль, тракторы, электрификация. Когда мы им это дадим, они будут с нами... При теперешнем состоянии России вся болтовня о свободе только пища для реакции, пытающейся подавить Россию. В этом виновны только бандиты, и их надо держать под замком». Эти слова дали им представление о том, какое будущее ожидает Советскую Россию. Грубо игнорируя хорошо известную любовь анархистов к свободе и ненависть к организации, Ленин предложил Гольдман и Беркману сотрудничать с Коминтерном, работая за рубежом на пользу Советов. Они не могли согласиться на это. Горечь их постепенно накоплялась в течение последовавшего за этим разговором года, но она перелилась через край только после того, как Кремль сосредоточенной военной силой подавил крестьянско-анархистское восстание советских матросов в Кронштадте в 1921 году. Позже слово «Кронштадт» стало синонимом той последней капли, которая переполняет чашу терпения коммуниста или попутчика и заставляет его оставить движение того последнего толчка, который сбрасывает седоков с паровоза мировой революции.

Анжелика Балабанова, приведшая Гольдман и Беркмана к Ленину, испытала свой «Кронштадт» еще до них. Она хорошо знала Ленина, приходила к нему домой, он с ней советовался. Она знала европейское социалистическое движение, особенно итальянское. Однажды, в 1920 году, Ленин пригласил ее к себе в Кремль и спросил, каково ее мнение о ситуации в Италии. Она сказала, что в Италии большой революционный энтузиазм. «Но, товарищ Балабанова,— перебил ее Ленин,— разве вы не знаете, что революционные события в Италии в настоящий момент были бы катастрофой, трагедией? У Италии нет ни зерна, ни угля, ни, вообще, сырьевых материалов... Не сравнивайте русский народ с другими народами. Ни один другой народ не смог бы вынести такие страдания... Нам не нужна вторая Венгрия». Преждевременная революция в маленькой стране не была нужна Ленину.

Но этот разговор показал Балабановой «лицемерие большевистской политики и лично Ленина», потому что, в то время как сам Ленин говорил ей об опасностях, связанных с революцией в Италии, Джьячинто Серрати, вождь итальянских революционных социалистов, утверждавший то же самое, попал в немилость в Москве и был объявлен предателем. Кремль заменил его Бомбаччи, которого Ленин назвал и разговоре с Балабановой «безграмотным идиотом», а другой видный большевик — «длиннобородым дураком». Позже, пишет Балабанова, большевики бросили его. Тогда он примкнул к фашистам и позже был повешен на одной виселице с Муссолини¹⁵².

Балабанова увидела, что ее окружает цинизм, неискренность, обман, всеобщая нищета, вызванная советским государством. «Я сама видела и испытала на себе,— пишет она,— как ходят в деревне из избы в избу, пытаясь обменять иголку на яйцо». Такое положение было не только результатом мировой и гражданской войн, но и следствием любви Ленина к классовой борьбе.

Поэтому Балабанова заявила в ЦК, что хочет оставить пределы России. Начались проволочки. Она без конца умоляла Ленина ускорить ее отъезд. Наконец, он сказал с раздражением: «Что ж, ладно, если вы предпочитаете Италию России, мы немедленно выполним вашу просьбу».