Жизнь людей глазами кроликов

Фермер забрал у сына из рук тесак и приткнул к носу кролика. Животное поводило ноздрями, морща розовую кожицу носа и приводя в хаотичное движение рыжие усы. Тесак вернулся в слегка дрожащие руки шеф-повара. Острый любимый нож возник в его памяти. Почти невесомый. Он быстро расправлялся им с тушками любой дичи. Выискивая, элегантно срезая с них лучшее для своих гостей. А сейчас в руке тяжелый безобразный тесак. И эти шевелящиеся розовые ноздри в метре от металла.

– И любят этот тесак, как и морковь.Для них это одно и то же. Руби же, он ждёт! – приказал отец своему сыну.

Кролик смотрел на двух говорящих существ и ничего не думал. Вся его жизнь прошла в клетке, размером не сильно превышающим его собственный. Вся его жизнь состояла из запахов: старика, еды и экскрементов. Он лежал на спине, не в силах пошевелиться. До слуха долетали звуки, но из них он понимал лишь два: «морковь» и «люблю». Они означали сытость и ласки. Рука в белой рубашке взмахнула и приблизилась к нему вместе с тесаком.

Боль в ухе! Слабость ушла. Мгновенно. Теперь инстинкт толкал его задние мясистые лапы с невероятной силой.

– Ха! Вот, что ты смог, – разочарованно сказал отец сыну. – Поранить ухо и сделать из него зайца. Смотри, драпанул! Первый раз такое вижу. Хоть лапу отруби, не шевелятся.

Месье Саджер хохотал. Клода же потрясывало. Всё, на что у него хватило сил – осмотреть свою рубашку. Отец обнял сына щедрым жестом. Он так делал всегда. Всю их жизнь. Наказывал, а затем ласкал. Это была уже не привычка, это был приобретённый инстинкт обоих мужчин, похоже, нужный обоим.

– Не переживай. Выродок. Не жирный, уши наполовину чёрные. Нужно сменить матку. Мясо чуть хуже, но не сильно. Не попался бы инспектору. Они ведь приходят. Когда уже дали… Не официально. Пьер говорил: «Смотрят. Не зазнался шеф?». Но, так… Так… раньше! Сейчас, поменялось. Всё! Даже солнце. Палит в девять утра, как в полдень. Зачем тебе живые кролики, Клод?

– М… Я, я.

– Попробуй, – фермер достал из корзины очередного кролика и уложил его на стол. – Еще раз. Только не жмурься.

Удар оказался точным. Тесак упёрся в стол между головой и жирным телом, оставив на морёном дубе лишь небольшую царапину. Несколько красных пятен расползались по белому хлопку сорочки Клода.

– Вот, вот! – прокричал месье Саджер. – Они не должны испугаться. Это – вкус мяса. Гладишь, и тут же тесаком. А твои пенки… Пена! Хм. И не выпускать из клетки. Как только кролик уходит из клетки, он перестаёт быть вкусным. Жизнь портит его. Вкус.

– Ерунда, – после удачного убийства Клод позволил себе возразить отцу.

– Проверь! Перегрызёт сетку или Луи забудет закрыть… Я не ем. Отдаю собакам. Так зачем тебе живые кролики? – месье Саджер достал очередного кролика из корзины и положил его на стол, призывая сына. – Руби!

Клод снова удачно отрубил голову. Ему все больше нравилось убивать. Всё детство и юность Клод боялся отца. Еще сегодня утром. Дело было не в его жестокости. Не в высохшей крови на его клетчатой рубашке. И не в остром тесаке или пике. Овцы, утки, кролики. Их всех, рано или поздно, достают из печи в горшочке. Клод даже не был трусоват. Старшие ребята с перочинными ножами не вызывали в нем желания свернуть с короткой дороги в школу. А вот отец… Страх возникал при любом его виде, как будто самого маленького Клода опрокидывали на спину. Сегодня, спустя почти четыре десятилетия, это чувство уходило. Оказалось, всего-то нужно – взять тесак в руки.

– Мой подписчик. Хочет сделать ужин.

– И?

– Я смогу отдать весь кредит. Он хорошо платит.

Пожилой человек присвистнул:

– Он сумасшедший.

Очередной кролик лишился головы. Весь дальнейший разговор отца и сына прерывался стуком тесака о твёрдый морёный дуб.

– Он гурман, – возразил шеф.

– Так пусть сядет на свой чертов олигархов самолёт и прилетит.

– Он… не может уехать из страны.