Жизнь лондонского дна в Викторианскую эпоху. Подлинные истории, рассказанные нищими, ворами и продажными женщинами

Меня сильно поразило то, как исполнялись различные танцы. Во-первых, в высшей степени соблюдались внешние приличия. И я также не заметил ни малейшей склонности к неприличному поведению. Излюбленными танцами, по-видимому, были польки и вальсы, да и разные па выделывались изумительно, учитывая общественное положение и образовательный уровень танцующих. Многие демонстрировали грациозность и естественную непринужденность, которые никто и не мог бы предположить. Но это чаще можно было наблюдать у иностранцев, нежели у англичан. Большинство женщин не имели ни малейшего представления о том, как надо танцевать. В ту ночь снаружи не было ничего примечательного, по крайней мере, в окрестностях Рэтклиффского шоссе. Может быть, их талант был зарыт в землю, но он не был заметен случайному наблюдателю. И все же я должен признать, что было что-то располагающее в выражении лиц женщин, чего нельзя сказать о мужчинах. Возможно, это была смесь покорности, безразличия и небрежности – и через все эти ступени в своей карьере каждая проститутка должна пройти. Она и не будет хорошо натаскана для своего занятия, пока не пройдет каждую фазу и они в какой-то степени не перемешаются. В этих женщинах была определенная внутренняя деликатность, чрезвычайно похвальная для их обладательниц. Это не была искусственная утонченность Вест-Энда, ничего подобного, а подлинная женская черта. Они не выглядели так, словно пришли туда именно для удовольствия, они выглядели для этого слишком деловыми, но казалось, что они хотели бы и намеревались соединить дело и удовольствие и повеселиться, насколько позволят обстоятельства. Одеваются они не в танцевальном зале, наряжаются они дома и идут по улицам в своих бальных платьях, без шляпок. Но так как они живут недалеко, этому не придается значения. Я заметил нескольких одиноких женщин, которые сидели каждая сама по себе, и в одном месте их было до полудюжины.

Лица подвыпивших моряков были отрешенными, скучными. Я не мог отделаться от мысли, что один из таких мужчин, увиденных мною в «Прусском Орле», был совершенный Калибан. В тяжелых совиных чертах его лица было хитрое выражение, которое вместе с пьяным злобным взглядом и большим ртом делало его «самым настоящим чудовищем». Там и сям в толпе, собравшейся в зале, я заметил цветных мужчин и нескольких негров.

Сержанту случилось искать женщину по фамилии Харрингтон, которая совершила преступление, и при исполнении своего долга он должен был обыскать несколько пользующихся дурной славой борделей, которые, как он полагал, могли дать убежище правонарушительнице.

Мы вошли в дом на Фредерик-стрит (на которой полно борделей, и почти каждый дом используется в безнравственных целях). Но объекта наших поисков там не оказалось, и мы отправились на Брунсвик-стрит, которая местным жителям и полиции больше известна как Тигровая бухта. Обитателям и посетителям этого места часто приходится против их воли появляться в полицейском суде. В Тигровой бухте полно борделей и воровских притонов. В дом номер 6 мы вошли в сопровождении двух полицейских в форме, которые, как оказалось, несли дежурство у входа в заведение. Они хотели задержать преступницу, которая, как они резонно предполагали, станет искать себе убежище после ночной пирушки в одном из притонов бухты. Мы не нашли человека, которого искала полиция, но, спускаясь в кухню, обнаружили женщину, сидящую на стуле, которая, очевидно, ожидала кого-то.

«Эта женщина, – сказал сержант, – из самой худшей категории, какие у нас есть. Она не только вульгарная проститутка и подручная негодяев и воров, но и слуга при проститутках и разных темных личностях, таких же деклассированных, как и она сама; разница только в том, что она им прислуживает».

После этого мы обыскали два дома на противоположной стороне улицы. Комнаты, которые занимали женщины и их моряки, были больше и просторнее, чем я ожидал увидеть. Кровати были с пологом на четырех столбиках, и в некоторых случаях они были окружены выцветшими, грязноватыми ситцевыми занавесками. В них было обычное количество дешевой глиняной посуды, стоявшей на каминных полках, увенчанных небольшим зеркалом в позолоченной или из розового дерева раме. Когда было произнесено магическое слово «полиция», дверь распахнулась подобно тому, как раскрылась пещера разбойников, когда Али-Баба произнес «сезам, откройся!». Несколько секунд были даны человеку, открывшему нам дверь, на то, чтобы сесть на диван, и начался наш обход этого заведения. Моряки не проявляли никаких признаков враждебности во время нашего несколько неоправданного вторжения, и каждый раз мы имели возможность спокойно выйти, не найдя, однако, преступницу, которую искали. Это могло заставить скептиков слегка засомневаться в ее вине, но в действительности дело обстояло иначе, и, по всей вероятности, к настоящему времени справедливость восторжествовала.