Жизнь Льва Шестова. Том 2

дежда Сергеевна не раз гостила у Шестова в Швейцарии в Коппе, где Шестовы жили с 1910 г. до войны 1914 г. Они встречались также в Москве, когда Шестовы там жили (с 1914 до 1918 г.). В своей книге «Воспоминания» Е.Герцык упоминает о Надежде Сергеевне Бутовой и ее дружбе с Шестовым. Она пишет:

Милее всех мне была Бутова, артистка Худ. Театра, высокая и худая, с лицом скитницы… От Худ. Театра культ Чехова. А культ Шестова? Кажется, от какой-то неисцелимой боли жизни, да от жажды Бога, но в последней простоте, вне шумихи современного Богоискательства… Глубоко трогал созданный ею образ юродивой в «Бесах».

После смерти Надежды Серг. писательница Варвара Григорьевна Малахиева-Мирович написала Шестову, жившему тогда в Женеве, письмо о последних днях Надежды Серг. Вот это письмо:

Восемь дней тому назад, в ночь с 12-го на 13-е около полуночи скончалась Надежда Сергеевна. При ней была Близ. Мих. Доброва и та женщина из Алексеевского Братства, которая за Надеждой Сергеевной во все время болезни с величайшей преданностью ухаживала.

Последние дни Надежды Сергеевны (болела она три месяца) были полны таких нестерпимых мук, что все, кто любил ее, ждали кончины ее, как вести освобождения. И все-таки — по Писанию — приходит «день судный — как тать в нощи» — и никто не бывает в достаточной мере готов к смерти близких.

Я видела Надежду Сергеевну за три дня до смерти. Я знала, что она тяготится тем, чтобы смотрели на ее измененное болезнью лицо и не смотрела на нее. Она тяжело дышала со стонами и хрипами и почти не могла говорить. Но так как она позвала меня — за две недели перед этих не хотела видеть ни меня, ни кого другого, кроме духовника — я не уходила и ждала, что она скажет. Она сказала: Дух ушел. Душе тяжко расставаться с

плотью. Вся жизнь в неправде, все — неправда. Бог милосерд и ко мне и к людям. Никто не знает, что такое болезнь. А потом спросила про мою мать, про брата и меня с прежней, здоровых дней, живой заботой.

Больше я ее не видела. В первое утро после кончины она лежала в своей комнате уже с таким лицом, какого я не знала, и была не она. Ее был только отпечаток великой скорби, какой иногда появлялся на нем. С ним она и ушла от нас.

Братство оплакивало ее, как своего учителя жизни и как свое несравненное духовное сокровище. Священники — наиболее известные в Москве, говорили над нею слова о том, что она знала больше их о пути к Богу.

Я тяжело заболела и при всем этом уже не присутствовала. Каждый день те, кто навещали меня, спрашивали: написала ли я Вам. Я сочла это каким-то указанием. И хотя моя душа, с тех пор как мы расстались с Вами на Харьковском вокзале, онемела, как я думала, уже до конца, оказалось, что есть слова какие-то и что Вы живы в ней. Помоги Вам Бог во всем — и больше всего в смертный час. [Москва, 20.01(2.02).1921].

***

Венгерова, Зинаида Афанасьевна. Русский литературный критик, историк литературы, переводчица, сестра С.А.Венгерова. Родилась в 1867 г., умерла в Нью-Йорке в 1941 г. Писала преимущественно о западной литературе XIX–XX вв. Была сотрудницей журналов «Северный Вестник», «Вестник Европы», «Русская Мысль» и др. Общалась с Шестовым главным образом в конце девяностых годов и в первое десятилетиеXXвека. Одна из первых критических статей о творчестве Шестова была написана Зинаидой Афанасьевной. Статья появилась в январе 1900 г. в журнале «Образование» под заглавием «Л.Шестов. Шекспир и его критик Брандес». Несколько лет спустя Шестов написал статью

о Венгеровой, которую он отдал в газету «Киевские Отклики» в апреле 1906 г. Нам неизвестно, была ли она тогда напечатана. В манускрипте № 8 архива Шестова (лист 162) находится неоконченный набросок о Зинаиде Венгеровой, вероятно, написанный осенью 1905 г., который, возможно, является началом указанной статьи. Воспроизводим набросок:

«У ней был тихий, нежный голос — большая прелесть в женщине», — сказал король Лир по поводу Корделии. Эти слова я вспоминаю каждый раз, когда мне приходится читать статьи Зинаиды Венгеровой. Мужчины так не умеют писать. У них литература, искусство большей частью уходят на второй план, и на первый план выступают убеждения. А раз убеждения, стало быть, нужно защищать: начинаются крики, брань, даже хуже того, драки. Ничего подобного Вы не встретите в книге г-жи Венгеровой*. У нее, разумеется, есть свои вкусы: одних писателей она любит больше, других меньше. Но больше всего она любит искусство, дарование, и потому ее душе близко все то, на чем лежит печать дарования. Оттого она с искренним увлечением может говорить и о Золя, и о Метерлинке, о Рескине и о Генрике Сенкевиче и во всех них отличить все достойное внимания. Она почти никогда не порицает разбираемых писателей, зная, что охотников отыскивать пятна на маленьких и больших солнцах всегда достаточно. Правда, иногда нежелание порицать… [на этой фразе рукопись обраывается].

* * *