Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1

Надеюсь, что мама теперь уже спокойно уедет, так как вчера сговорились с Фр. Лаз.[90], что до приезда Фани я у них буду обедать. Они соглашаются брать деньги за еду, так что неприятностей не будет. Хотели они, чтобы я к ним совсем переехал жить, но это едва ли удобно. Фаня еще собирается купаться и приедет не раньше, чем через месяц: не хочу бросать квартиру. (Женева, 8.05.1920).

Анна Ел. уехала в Гренобль 18.05.1920 и прожила там месяц с детьми. Шестов остался в Женеве, некоторое время с ним жила Люся (в начале июля уехала к родителям в Висбаден), а некоторое время он жил совсем один. Тогда Фаня и Герман жили в Висбадене и звали Шестова туда приехать. Свою жизнь в Женеве он описывает в письмах к Ловцким, к жене и к детям:

Сейчас получил твою открытку из Лейпцига — и ты и мамаша убеждаете меня приехать в Висбаден лечиться, но для меня это сейчас крайне трудно. Я только успел наладить свои занятия, теперь самое благоприятное время для работы — и вдруг прервать! Мне кажется, что, если я летом позаймусь, я успею окончить новую книгу[91] к зиме. А зимой — холодно будет, занятия будут идти хуже. И вообще прервать начатое очень не хочется. Что до лечения, то, по-моему, самое лучшее для меня лечение — это речные купанья. В 1916 г. я проделал (на Оке) такое лечение — и удивительно поправился. Так что для меня очень трудно кажется теперь ехать в Висбаден и без крайней надобности, по-моему, этого не следует делать. Вы полечитесь — тебе как раз это нужно. А я вас здесь подожду. (Фане, Женева, 10.05.1920).

В русских университетах на каждом факультете были свои твердые программы, которые распределялись на четыре года, и каждый год студент сдавал экзамены по предметам, которые он был обязан слушать. Но конечно, в чужой монастырь нечего соваться со своим уставом. Нужно приспособиться — и сжиться. Раз будете учиться, толк, наверное, выйдет и жалеть не будете. Конечно, чтоб добиться чего- нибудь, нужно довольно долго работать. Но ведь и в самой работе часто бывает много интересного. Люся здесь теперь корпит тоже над рефератом. Ей придется 16 мая читать его вслух перед аудиторией. И, главное, даже не читать, а говорить. Вот она и сидит по целым дням и мучается. Сколько я ей уже не объясняю, что так волноваться не нужно — не помогает. Иное дело считать свою «репетицию», как ты говоришь, самым главным делом, даже мировым событием. Так и нужно. Ведь для того, чтобы вложить все свои силы в работу, нужно непременно отнестись к ней серьезно, т. е. считать ее очень важным делом. Но бояться совсем не нужно. Нужно помнить, что все мы люди, все Богу грешны, все вначале не умели, а потом научались. И что во время экскурсий вы забавляетесь и все люди забавляются. И тоже очень хорошо, что ты мне подробно все описываешь и такие длинные письма пишешь. Когда вы пишете длинные письма, все-таки это хоть немного заменяет разговор. А то ведь вот уже три месяца, как не разговаривали. Авось летом удастся повидаться — хотя теперь ужасно трудно с разрешением… Целую вас. Я вами очень доволен. Видно, вам можно было дать свободу, когда вам вместе исполнилось 40 лет. Еще раз целую. Пишите. Ваши письма большая всегда мне радость. [Дочерям, Женева, 14(?).05.1920].

Я очень рад, что ты больше не настаиваешь на моем приезде в Висбаден. Пользы от лечения никакой, дороговизна большая, а потеря времени огромная. Здесь я все время занимаюсь. Здесь у меня мои книги, а что можно было бы в Висбадене делать? Устроен я хорошо. Анна уже три дня в Гренобле, и мы с Люсей самостоятельно существуем. Я обедаю у Шрейбера, Люся в Foyerfeminin, а завтраки и ужины сами готовим. И комнаты сами убираем. Люсе немного трудно, т. к. ей приходится всегда торопиться в университет. А я отлично приспособился и нахожу, что, если не обедать дома, то без прислуги совсем не трудно жить… (Ловцким, Женева, 20.05.1920).

Уезжать теперь из Женевы мне очень неудобно. Я только более или менее наладил работу и прерывать ее значило бы наполовину разрушить сделанное… Мне бросать занятия очень не хочется. Ведь уже больше двух лет, скоро почти три, как я ничего настоящим образом не мог делать. Годы уже не те, чтобы швыряться месяцами… Недели две тому назад из Лондона мне прислали перевод моего «Ап. бесп.». Но под заглавием «Allthingsarepossible», без предисловия и без дополнительных статей. Переводчик, которому мой адрес известен, не написал ни слова. Очень неприятно было. Я просил Сашу разузнать, в чем дело, но он не пишет. (Ловцким, Женева, 2.06.1920).