Пусть Бог меня простит, но только одно слово возникло в тот момент в моем сознании:
— Кори! — крикнул отец. — Подожди!
— Хорошо, это мне и нужно было услышать! — сказал шериф Эмори.
Он поднялся, взял с кофейного столика свою шляпу и нахлобучил ее на голову. Шляпа помялась и села криво, серебряная звезда шерифа перекосилась.
— Отлично, черт возьми! Все только и говорят, что давно пора упрятать Блэйлоков за решетку, все кому не лень пинают меня за то, что я брал их грязные деньги, но, как только представляется возможность что-нибудь сделать, все прячутся в кусты и тянут туда своих братьев, мужей, дядьев и всю родню. Отлично, черт возьми!
— Мне очень жаль, но я действительно не могу… — начал было отец.
— Забудь, Том. Сиди дома в тишине и покое. Спокойной ночи.
Шериф Эмори вышел за дверь на холод. Под его ногами зашуршали и затрещали листья. Вскоре все звуки стихли. Отец постоял у окна, наблюдая, как шериф садится в машину.
— Не расстраивайся, — сказала мама. — Он найдет себе других добровольцев.
— А что, если никто не пойдет с ним? Что, если все предпочтут отсиживаться в кустах?
— Ну что ж, если в городе некому помочь шерифу, это означает, что никому нет дела до закона и порядка. Значит, Зефир заслуживает того, чтобы его иссушило солнце и стер с лица земли ветер.
Отец повернулся к маме, его губы были плотно сжаты.
— Но
— Ты не сможешь помочь ему, Том. Если с тобой что-то случится…
Она не нашла в себе сил закончить фразу: стоило только подумать об этом, как на душе становилось смертельно холодно.
— Может, шериф и поступил дурно, но он заслуживает помощи. Я не должен был ответить отказом.
— Нет, ты поступил правильно. Ты не боец, Том. Блэйлоки убьют тебя, прежде чем ты глазом успеешь моргнуть.
— Значит, тогда мне придется вообще не моргать, — холодно ответил папа, и его лицо окаменело.
— Делай так, как сказал тебе Джей-Ти. Останься дома, подальше от опасности. Ладно?
— Хороший же пример я подаю Кори. Ты заметила, как он посмотрел на меня?
— Он все поймет, — отозвалась мама, пытаясь выдавить на лице улыбку. — Как насчет хорошего куска торта с корицей и чашечки кофе?
— Мне в рот ничего не лезет: ни торт с корицей, ни яблочный пирог, ни кокосовые пирожные, ни оладьи с черникой. Все, что мне сейчас нужно, — это… — Отец замолчал, словно потерял дар речи от переполнявших его эмоций. «Покой» — вот что он, наверное, имел в виду. — Пойду поговорю с Кори, — сказал он маме.
Остановившись перед моей дверью, отец тихо постучал.
Я сказал, что можно войти. В конце концов, он был мой отец. Он присел ко мне на кровать, а я даже не поднял на него глаз, продолжая рассматривать книжку комиксов о Черном Ястребе.
Еще до того, как отец поднялся ко мне, я вспомнил слова Вернона Такстера: «Шериф Эмори — хороший человек, но не слишком хороший шериф. У него нет собачьего инстинкта ищейки, он вполне может выпустить птичку, когда она находится в его когтях». Судя по тому, что рассказал шериф Эмори, нельзя было сказать, что он не заботится о своей семье.
Отец прочистил горло:
— Ну что, наверно, я пал в твоих глазах ниже некуда?
В другой раз я, наверно, улыбнулся бы ему в ответ. Но в тот момент я упорно рассматривал одну и ту же страницу комиксов, пытаясь проникнуть в мир изящных черных самолетов и героев с квадратными челюстями, без промедления пускающих в ход кулаки и свой недюжинный разум во имя справедливости.
Наверно, я чем-то выдал себя, и отец прочитал мои мысли.
— Мир — это не книжка комиксов, сынок, — сказал он.
Потом он коснулся моего плеча, поднялся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
В ту ночь мне снились кошмары. В них не было четырех девочек, звавших меня по имени, но был автомобиль, несшийся к краю красной скалы и падавший вниз, в темную воду озера Саксон; в них была Полуночная Мона, проезжающая сквозь меня. Снилось мне и бородатое демоническое лицо Большого Дула, который повторял одно и то же:
Я проснулся и долго лежал, не смыкая глаз.