Жизнь мальчишки

– Потому что оничерные, –ответила мне мама. – Белые не любят плавать с цветными в одном бассейне, вот в чем дело.

– Но во время наводнения мы зашли в воду все вместе – и белые, и негры, – заметил я.

– То в реке, – ответила мама. – А в бассейне неграм никогда купаться не разрешали. В петиции Леди просит либо построить в Брутоне бассейн, либо позволить неграм купаться в общественном бассейне Зефира. Наверно, поэтому клан хочет выгнать Леди из города.

– Но она всегда жила здесь. Куда она поедет?

– Не знаю, что и сказать тебе, Кори. Но думаю, что тех, кто зажег перед домом Леди крест, это меньше всего волнует.

Мама нахмурилась, в углах ее глаз собрались крохотные морщинки.

– По правде сказать, я никогда не думала, что у нас в Зефире тоже есть клан. Отец говорит, что крест подожгли несколько напуганных человек, которые изо всех сил цепляются за прошлое. И еще он сказал, что, перед тем как дела меняются к лучшему, все обычно идет наперекосяк.

– А что будет, если Леди не захочет уехать? – спросил я. – Неужели эти люди поднимут на нее руку?

– Боюсь, что они способны и на такое. Они могут предпринять что-то очень скверное.

– Она не уедет, – твердо сказал я, вспомнив холодную красоту зеленых глаз на мгновенно и удивительно изменившемся морщинистом лице Леди. – Эти люди не смогут прогнать ее из родного города.

– Я с тобой совершенно согласна, Кори, – поднялась со стула мама. – И мне бы не хотелось, чтобы с Леди случилось что-нибудь плохое. Хочешь еще апельсинового сока?

Я отказался. Тогда мама налила сока себе, а я покончил с яичницей. И задал вопрос, услышав который она посмотрела на меня так, словно я просил денег на полет до Луны.

– Можно я схожу на проповедь преподобного Блессета? – спросил я. – Мне хочется узнать, о чем он будет говорить.

Мама буквально потеряла дар речи.

– Он что-то собирается сказать о той песне, – продолжил я. – Я хочу знать, почему он так сильно ее ненавидит.

– Ангус Блессет ненавидит все и вся, –ответила мама, когда к ней вернулась способность говорить. – Он может разглядеть верные признаки конца света в паре грошовых теннисных туфель.

– Это моя любимая песня. И мне хочется узнать, что преподобный сумел расслышать там такое, чего не услышал я.

– Ну, с этим все ясно, – чуть улыбнулась мама. – Его уши – это уши взрослого человека. То же самое можно сказать и про меня. Я с трудом выношу эту песню, но не думаю, что в ней заключено какое-то зло.

– Но все равно я хочу его послушать, – настаивал я.

Впервые в жизни я выказывал желание посетить проповедь, к тому же не в нашем церковном приходе. Отец, вернувшись домой, всячески пытался отговорить меня от этой затеи. Он сказал, что в преподобном столько горячего воздуха, что им можно было бы без труда надуть дирижабль, и что сам он ни за что не переступил бы порог Свободной баптистской церкви. Однако после негромкого совещания с мамой, из которого я уловил слова «любопытство» и «пускай разберется во всем сам», отец скрепя сердце согласился идти вместе с нами в среду вечером на проповедь преподобного Блессета.

Таким образом, наша семья вместе с сотней других людей оказалась под душными сводами Свободной баптистской церкви, находившейся на Шоусон-стрит, недалеко от моста с горгульями. Сегодняшняя служба не являлась торжественной, в отличие от воскресной. Ни я, ни отец не надели пиджаки и галстуки, некоторые явились прямо с полей, в грязных комбинезонах. Я заметил много знакомых лиц. Прежде чем служба началась, в церковь набилось столько народу, что едва-едва хватало места для того, чтобы стоять. Среди присутствующих оказалось немало угрюмых подростков, которых притащили сюда силком их родители. По-видимому, истерические выкрики преподобного, а также расклеенные по всему городу объявления, в которых сообщалось, что «в среду вечером в Свободной баптистской церкви преподобный Блессет вступит в поединок с дьяволом ради спасения наших детей», сделали свое дело.

Перед стоявшей на возвышении кафедрой красовались новенький проигрыватель и колонки.

И вот наконец появился преподобный Блессет собственной персоной, облаченный в белый летний костюм и розовую рубашку, раскрасневшийся и уже совершенно мокрый от пота. Широкими шагами он взошел на кафедру, держа вызвавшую весь этот переполох черную виниловую грампластинку-сорокапятку. В другой руке преподобный нес за кожаную ручку небольшой деревянный ящик с маленькими отверстиями по бокам, который поставил на пол в стороне от кафедры. После этого, повернувшись к собравшимся, он выкрикнул:

– Братья и сестры, вы готовы сегодня сразиться с Сатаной?

– Аминь! – закричали со всех сторон в ответ. – Аминь! Аминь!

Аудитория была готова к проповеди.