Жизнь мальчишки. Том 1.

— Ракета, — сказал я, и ветер сорвал слова с моих губ и унес за спину кувыркаться в вихрях, поднятых моим великом. — Тебе нравится это имя? Велосипед не сбросил меня из седла. И не вильнул в сторону ближайшего дерева. Так что ответ можно было считать утвердительным. Я почувствовал, что становлюсь лихим наездником. Я тормозил боком, поднимая пыль, выписывал ровные восьмерки, запрыгивал на приступку тротуара, и Ракета повиновался мне во всем беспрекословно. Наклонившись к рулю, я заработал педалями что было силы, и Ракета вихрем понес меня вдоль Шентак-стрит — полосы тени и света поглощали меня и освобождали из своих объятий. Я вильнул к тротуару, колеса едва почувствовали удары о трещины. Ветер был горяч в моих легких и прохладен на лице, дома и заборы проносились мимо, слившись в одно вытянутое размытое пятно. Какой-то сладостный миг мне казалось, что мы с Ракетой превратились в одно живое существо, в единое создание из плоти и смазки, я рассмеялся от счастья, и в тот же миг мне в рот влетел жук. Мне было наплевать — я проглотил жука, потому что был непобедим. Несложно угадать, что случилось потом — судьба никогда не прощает самоуверенности. Я налетел на выбоину в тротуаре, не подумав затормозить или вильнуть рулем и объехать препятствие, и почувствовала как Ракета содрогнулся весь, от переднего до заднего крыла. Хрусткий звук, похожий на рык, сотряс раму велосипеда. Сила удара вырвала руль у меня из рук, переднее колесо налетело на новую выбоину в бетоне, отчего велосипед поднялся на дыбы и изогнулся, словно разъяренный жеребец. Мои подошвы потеряли сцепление с педалями, а зад — с седлом. Взлетев в воздух, я вспоминал слова мамы: Леди просила передать тебе, что на этом велосипеде нужно ездить очень осторожно, пока ты не привыкнешь к его норову. У меня не было много времени для размышлений. В следующее мгновение я с треском рухнул в гущу живой изгороди, окружавшей чей-то двор; Из моей груди единым вздохом вырвалось громкое “ы-ых-х-х! ” — и ветви в зеленой листве приняли меня в свои объятия. Фактически я проломил в живой изгороди сквозную брешь. Руки и лицо были здорово исцарапаны, но, по счастью, я ничего не сломал и кровь почти не текла. Выбравшись из зарослей живой изгороди и стряхивая с себя листья, первым делом я отыскал глазами Ракету. Он бессильно лежал на тротуаре. Меня охватил ледяной ужас — если окажется, что я в первый же день сломал новенький велосипед, то отец спустит с меня три шкуры. Я упал рядом с Ракетой на колени и лихорадочно проверил своего нового друга, отыскивая повреждения. На передней шине резина была потерта и заднее крыло чуть поцарапано, но цепь по-прежнему была натянута туго и руль смотрел прямо. Фара тоже не разбилась, и рама ничуть не прогнулась. Поразительно, но Ракета был жив-здоров, отделавшись после ужасного падения лишь ссадинами. Поднимая велосипед с тротуара, я думал о том, что за ангел-хранитель мчал все это время за моими плечами, а потом, проведя пальцем по поцарапанному крылу, я вдруг заметил в фаре велосипеда глаз. Глаз был золотой, с черным зрачком и внимательно взирал на меня с выражением, которое можно было назвать бесконечным терпением. Я потрясенно поморгал. Золотой глаз исчез. Передо мной снова была обыкновенная фара, простое круглое выпуклое стекло, прикрывающее конический отражатель с лампочкой посередке. Несколько минут я не сводил с фары глаз, надеясь, что глаз появится снова. Но конечно, ничего не случилось — глаз исчез. Взяв Ракету за руль, я повернул фару из стороны в сторону, со света в тень и обратно, но потрясающее видение ушло, я ничего не заметил. Тогда я ощупал голову в поисках шишек. И не нашел ни одной. Я повернул Ракету к дому, забрался в седло и покатил по тротуару назад, сквозь череду света и тени, вспоминая происшествие. Наученный горьким опытом, теперь я ехал гораздо медленнее и осторожнее, благодаря чему за двадцать футов сумел разглядеть осколки стекла от разбитого йо-йо и сохранить целостность шин. Я вывел Ракету на дорогу и счастливо миновал опасное место. С содроганием я представил себе, что могло случиться, влети я в битое стекло на полной скорости: несколько царапин от броска в живую изгородь показались бы игрушками по сравнению с возможными ранами. Нам здорово повезло. Ракете и мне. Дом Дэви Рэя находился неподалеку, и я завернул к нему, но, к сожалению, моего приятеля дома не оказалось. По словам мамы Дэви Рэя, он с Джонни Вильсоном недавно укатил тренироваться на бейсбольное поле. Наша команда младшей лиги — мы звались “Индейцы” и я играл на второй базе — продула четыре игры подряд, и чтобы остаться на плаву, нам требовалось тренироваться, сколько возможно, изо всех сил. Я сказал “спасибо” маме Дэви Рэя, миссис Колан, и направил Ракету к бейсбольному полю. До поля было рукой подать. Дэви Рэй и Джонни и в самом деле оказались там — они стояли на самом солнцепеке посреди красной пыли и перебрасывались мячом. Выехав на Ракете на поле, я сделал вокруг своих приятелей несколько почетных кругов, позволив им, замершим с раскрытыми ртами, насладиться зрелищем. Потом они вдоволь рассмотрели мой велик, посидели в седле и каждый немного прокатился. По сравнению с Ракетой велосипеды моих приятелей казались пыльными развалинами. Тем не менее, прокатившись, Дэви Рэй сказал мне: “Он не очень хорошо слушается руля, ты и сам, наверное, заметил? ” Джонни прибавил: “Симпатичный, но педали туговаты”. Я простил их, потому что понимал, что слова эти были сказаны не только для того, чтобы бросить небольшую ложку дегтя в медовую бочку моего триумфа; Дэви Рэй и Джонни были моими лучшими друзьями и не стали бы портить мой праздник. Просто все дело было в том, что к своим велосипедам они привыкли и те нравились им больше. А Ракета был сделан для меня, и только для меня. Я поставил Ракету на подножку и стал следить за тем, как Дэви Рэй посылает Джонни высокие мячи. Желтые бабочки перелетали с цветка на цветок, порхая над травой, высокое небо над головой было голубым и безоблачным. Оглянувшись, я всмотрелся вдоль Мерчантс-стрит, но разным сторонам которой пестрели вывески лавочек и магазинов, и внезапно заметил маленькую фигурку, одиноко сидевшую неподалеку на скамейке трибун.