Жизнь мальчишки. Том 2.

— Никогда раньше я не стрелял из пистолета в живого человека. Перед дверью нашего дома на улице было много фашистов, может быть, десяток; в любой момент они могли ворваться в дом. Что еще мне оставалось делать?

— Значит, вы герой? — спросил я. Доктор Лизандер невесело улыбнулся.

— Нет, никакой я не герой. Просто я сумел выжить, вот и все.

Я смотрел на то, как его руки стискивают и отпускают ручки кресла. Его пальцы были короткими и тупыми и напоминали мощный хирургический инструмент.

— Все мы до смерти боялись фашистов, все были очень напуганы. Блицкриг. Коричневые рубашки. Ваффен ЭсЭс-Люфтваффе — в этих словах был подлинный ужас, от этих звуков леденело сердце. Через несколько лет после войны я встретил немца. Во время войны он был нацистом, настоящим нацистом. Настоящим чудовищем.

Подняв голову к небу, доктор Лизандер посмотрел на стаю птиц, пересекавших небосвод с запада на восток.

— Я долго присматривался с нему, изучал и в конце концов понял, что это просто человек — не более того. Обычный человек. Те же самые зубы, что и у меня, от него еще пахло потом, и у него была перхоть. Никакой не супермен, обычный слабый человек. Я рассказал ему, что был в Голландии а 1940-м и видел, как немцы захватили страну. Этот бывший нацист ответил мне, что никогда не бывал в Голландии, а после он.., попросил у меня прощения.

— И вы простили его?

— Простил. Хотя многие мои друзья были раздавлены фашистским сапогом, не прошло и двух лет после войны, как я простил одного из этих исчадий ада. Потому что он был простой солдат и исполнял приказы. В характере немцев есть понятие железной необходимости, Кори. Они беспрекословно исполняют, полученный приказ, даже если им приказывают идти прямо в огонь. О да, конечно, я мог дать этому человеку пощечину и был бы прав. Я мог плюнуть ему в лицо и обругать его. Я мог задаться целью и натравить на него полицейских и травить его до тех пор, пока тюрьмы не загнали бы его в могилу. Но я не зверь. Что было, то прошло, и нечего зря ворошить прошлое. Ты согласен со мной?

— Да, сэр.

— А теперь пойдем и посмотрим, как там Рибель, а то мы совсем о нем забыли.

Доктор хрустнул коленями, поднимаясь из кресла, повернулся и пошел к сараю. Я отправился следом.

Прошло еще немного времени. Наступил день, когда мы с доктором Лизандером решили, что Рибеля можно забирать из лечебницы, потому что держать его там больше не было смысла. Рибель возвращался. За ним должен был приехать отец, чтобы отвезти нас с ним в пикапе.

Я по-прежнему любил своего пса: несмотря на то что его шерсть по большей части выпала и сквозь проплешины просвечивала серая кожа; несмотря на то что его череп был весь покрыт шрамами, изуродован и раздавлен; что его сломанная нога так и не восстановила свою форму и была тонкой и кривой как веточка. Мама наверняка не решится подойти к Рибелю, таким он стал страшным. Отец наверняка снова заведет разговор о том, что Рибеля нужно усыпить, чтобы он дальше так не мучился, но мне невыносимо было это слышать и даже думать об этом. Рибель был мой пес, и он все еще был жив.

Рибель совершенно ничего не ел, ни крошки. За последние дни он не выпил ни капли воды. Все время он сидел в своей клетке, потому что из-за своей изуродованной лапы он едва мог передвигаться. Мне ничего не стоило пересчитать его ребра, все до единого: это было вдвойне страшно, потому что под пергаментной кожей можно было различить сломанные концы ребер. Я снова буду приходить днем из школы, и Рибель будет приветствовать меня, поднимая в мою сторону голову, и его хвост несколько раз двинется из стороны в сторону. Я покормлю его и выгуляю, а потом приглажу шерсть — стоило честно признаться, что от ощущения мертвой плоти под рукой у меня мурашки бежали по спине, — после чего Рибель снова впадет в прострацию, и я все равно что останусь один. Так будет продолжаться до тех пор, пока мой пес снова ненадолго не вернется к действительности, на какие-нибудь пять минут. Мои приятели все как один скажут, что Рибель так и не оправился после аварии, он все еще здорово болен и что лучше бы его усыпить. В ответ я спрошу, как бы они отнеслись к тому, если бы кто-то из них заболел и их усыпили бы, чтобы не возиться, и тогда они сразу заткнутся.

Вот так к нам в дом пришел призрак.

Приближался Хэллоуин. На полках у Вулворта появились картонные коробки с шелковыми маскарадными костюмами и пластиковые маски, блестящие повязки на голову и резиновые тыквы, ведьмины шляпы и резиновые пауки на капроновых паутинках. В прохладном воздухе возникло странное пугающее ощущение; над холмами повисла гнетущая тишина. Вокруг нашего дома бродили призраки, собираясь с силами для того, чтобы вволю порезвиться в октябрьских полях и поболтать с теми, кто согласится их слушать. Из-за моего повышенного интереса к различным чудовищам мои приятели и даже родители пребывали в полной уверенности, что Хэллоуин мое любимое время года.