Жизнь мальчишки. Том 2

— Она хочет повидаться с вами, — тихонько прошептал он маме на ухо. Не стоило объяснять, о ком шла речь, — и мы молча двинулись за ним следом.

Из зала мы вышли в коридор. По пути мы миновали открытые двери в комнату со столом для пинг-понга, с мишенями для дартса на стенах и игральным автоматом с пинболом. В другой комнате стояло с полдюжины шахматных столов, а в следующей — отличные новенькие физкультурные снаряды и боксерская груша. В конце коридора мы подошли к белой двери, еще пахшей свежей краской. Мистер Дамаронд открыл для нас дверь и пропустил вперед.

Мы оказались в музее гражданских прав. Пол был покрыт дубовым паркетом, свет был притушен, вокруг царил полумрак. За стеклянными витринами на черных манекенах демонстрировались подлинные одежды рабов времен Гражданской войны, а также разные глиняные горшки, утварь, приспособления для рукоделия, шитья и плетения кружев. В отделе с книжными полками хранилось, похоже, несколько сотен тонких переплетенных в кожу томиков. Книжки были похожи на рукописные дневники или что-то в этом роде. На стенах висели большие черно-белые фотографии, покоричневевшие от старости. На одной из них я увидел Мартина Лютера Кинга, а на другой — губернатора Уолласа, заслоняющего собой вход в школу.

Прямо посреди комнаты стояла Леди в платье из белого шелка и в белых перчатках, по локоть закрывших ее черные руки. Ее голова была покрыта белой кисейной шляпкой с вуалью, под которой сияли прекрасные изумрудные глаза.

— Вот это, — сказала она нам, — моя мечта.

— Она прекрасна, — ответила мама. — Все чудесно.

— А также необходимо, — поправила маму Леди. — Никто в целом мире не сможет понять, куда он идет, пока у него не будет под рукой карты тех мест, по которым он уже успел пройти. Ваш муж так и не пришел?

— Сегодня он на работе.

— Он больше не работает в молочной, насколько я знаю? Мама коротко кивнула. У меня сложилось впечатление, что Леди внимательно следит за каждым шагом отца.

— Привет, Кори, — поздоровалась со мной Леди. — Не дивно тебе снова пришлось пережить приключение, верно?

— Да, мэм.

— Если ты всерьез собрался стать писателем, то тебе стоит обратить внимание на эти книги, среди них есть несколько по-настоящему любопытных.

Леди кивнула в сторону полок с переплетенными в кожу книгами.

— Ты знаешь, что это?

Я ответил, что нет, не знаю.

— Это рукописные дневники, — объяснила Леди. — Голоса тех людей, что жили в этих местах задолго до нас. Кстати говоря, не только чернокожих. Если случится так, что кто-нибудь вдруг почувствует желание услышать голоса тех, кто жил сто лет назад, узнать, какой была тогда жизнь, то у него не будет проблем — вот они, эти голоса, ждут его здесь.

Повернувшись к одной из стеклянных витрин. Леди заботливо провела по ней затянутыми в перчатку пальцами, проверяя, нет ли пыли. Посмотрев на пальцы и не обнаружив на них следов, Леди удовлетворенно кивнула.

— По моему твердому убеждению, каждый должен знать, откуда он пришел. Не только черные, но и белые. По-моему, если человек потерял прошлое, то у него нет надежды на будущее. Вот почему я положила столько сил на то, чтобы создать этот музей.

— Значит, вы хотите, чтобы жители Братона помнили, что их предки были рабами? — спросила Леди мама.

— Да, я хочу, чтобы они помнили и об этом. Я не желаю, чтобы мои сородичи погрязали в жалости к самим себе, чтобы смирились с тем, что многого лишены в жизни. Напротив, я хочу, чтобы, заходя в этот музей, они могли сказать себе: “вот посмотрите, кем мы были и кем стали”.

Леди повернулась и взглянула на нас.

— Другой дороги, кроме как вперед и вверх, нет, — сказала она. — Нужно читать. Писать. И думать. Вот три ступени великой лестницы, ведущей к свету правды. Нельзя все время оставаться жалобно скулящим рабом, забитым, смиренным и тупым. Все это в прошлом и больше к нам не вернется. Впереди нас ожидает новая жизнь.

Сделав несколько шагов, она остановилась перед картиной с горящим крестом.

— Я хочу, чтобы мои соплеменники с гордостью и достоинством вспоминали о том, откуда они пришли, — продолжила она. — Нельзя забывать прошлое и вычеркивать его из своей памяти. Не стоит также полностью отдаваться ему, растравляя внутри рану мщения; у нас нет ничего, кроме общего будущего, а мстить — значит предавать будущее. Но я говорю себе: