Жизнь Марианны, или Приключения графини де ***

Она направилась к выходу, увлекая меня за собой против моей воли: мне казалось, что я еще не все сказала молодому человеку, и он, со своей стороны, тоже не ожидал, что я так скоро уйду. Я видела по его глазам, что ему было жаль расставаться со мной, и я хотела дать ему понять, что он может в случае надобности прийти еще раз.

— Я с тобой согласна,— сказала госпожа Дюрсан, когда мы вышли,— этот молодой человек очень недурен собой, и, как видно, он не из простолюдинов. А голос его меня даже взволновал: мне показалось, я слышу голос моего сына. Что он тебе говорил перед тем, как я вошла?

— Что его отец нашел тут свою старую знакомую,— ответила я,— и та выручила их из денежных затруднений, а он от души благодарит вас за предложенную помощь.

— Молодой человек что-то говорил о своих семейных делах,— заметила она,— сказать по правде, сильно опасаюсь, что отец его когда-то дрался на дуэли или что-то в этом роде, и поэтому он прячется; о, если так, ему будет нелегко уладить свои дела.

Кто-то вошел, и наш разговор прервался; я оставила госпожу Дюрсан и ушла в свою комнату, чтобы побыть одной. Я долго сидела в задумчивости, сама того не замечая. Десять экю, приготовленные для незнакомца, я хотела было отдать тетушке, но она оставила их мне. «Он вернется, непременно вернется, я сохраню эти деньги; быть может, они ему все-таки понадобятся». Я думала так и в простоте душевной хвалила себя самое за столь благородные побуждения. Ведь приятно чувствовать, что у тебя доброе сердце.

Наутро я была уверена, что увижу его еще до конца дня, и после обеда все время ждала, что вот сейчас войдет слуга и доложит, что меня спрашивают. Но наступил вечер, он не пришел, и мое доброе сердце, по какой-то непонятной причине, стало менее добрым и несколько остыло.

На другой день опять ничего. Несмотря на холодок в сердце, я все время носила при себе деньги, предназначенные для него. «Ну что ж! Ничего не поделаешь! — думала я про себя.— Придется положить их обратно в шкатулку». Видимо, мое доброе сердце хотело отомстить, а я об этом и сама не подозревала.

Наконец, на третий день одна пожилая дама, близкая подруга госпожи Дюрсан, приехала с визитом к ней после обеда. Я из любезности пошла проводить ее до кареты, оставленной в аллее... Когда мы вышли из замка, она сказала мне:

— Давайте пройдемся немного.

И она повернула к небольшой рощице, обрамлявшей с обеих сторон замок. Сквозь нее и была прорублена аллея ведущая к дому.

— Нас тут ждут,— продолжала она,— эти люди не решились следовать за мной в замок, а теперь вы их увидите.

Я засмеялась.

— А могу ли я довериться вам, сударыня,— сказала я,— может быть, меня собираются похитить?

— О, не бойтесь этого,— ответила она так же шутливо,— я вас далеко не уведу.

И действительно, не успели мы войти в рощу, как я увидела, что к нам с глубокими поклонами приближаются трое. Один был мне знаком: я узнала давешнего молодого человека. Рядом с ним стояла стройная женщина, лет тридцати восьми или сорока, когда-то, должно быть, очень красивая и еще сохранившая следы былой красоты, но ее бледное, усталое лицо говорило о постоянной, с годами укоренившейся печали; а была она в стареньком скромном платье, которое, видимо, берегла много лет, надевая его лишь в торжественных случаях.

Третьим был человек сорока трех или сорока четырех лет, болезненного вида, плохо одетый, и о достоинстве его говорила лишь шпага, висевшая у него на боку.

Он первый подошел ко мне с приветствием; я ответила на его поклон, еще не понимая, что все это значит.

— Сударь,— сказала я молодому человеку,— объясните мне, пожалуйста, кого я имею честь видеть.

— Вы видите перед собой, мадемуазель,— ответил он,— моих отца и мать; или, чтобы вы лучше поняли, господина и госпожу Дюрсан.

— Вот что, дитя мое,— сказала мне дама, приведшая меня в рощу.— Перед вами ваш кузен, сын вашей тетушки, отказавшей вам все свое состояние, как она сама мне сказала. Прошу извинить меня; я знаю вашу добрую душу и понимаю, что оказала вам плохую услугу, устроив эту встречу.

Не успела она договорить, как дама, именовавшая себя госпожой Дюрсан, вдруг упала передо мной на колени.

— Я, я виновна в несчастьях моего мужа; умоляю вас на коленях, сжальтесь над ним и над его сыном! — воскликнула она, схватив мою руку и орошая ее слезами.

Пока она говорила, отец и сын, с умоляющим видом и полными слез глазами, ожидали моего решения.

— Что вы делаете, сударыня! — вскричала я, обнимая ее; я была глубоко потрясена зрелищем этой скорби целой семьи, которая ждала моего приговора и, трепеща, молила меня сжалиться над ее участью.— Что вы делаете? Встаньте! Я ваш друг; зачем вы унижаетесь? Неужели вы думаете, что я способна присвоить себе чужое имущество? Раз вы живы, оно мне уже не принадлежит. Я с трудом приняла этот дар, и мне в тысячу раз приятнее отказаться от него, чем пользоваться им.