Жизнь Маркоса де Обрегон

Если нужно подвергать человека таким большим опасностям, то это должно быть в том случае, если известна явная опасность для жизни или чести со стороны какого-нибудь лица, или повинуясь приказанию какого-нибудь знатного вельможи или правительства. Но что я подвергаюсь превратностям судьбы ради того, кто наслаждается, не больше заботясь о моем теле, чем о своей душе, – это я считаю излишней любезностью. Что потерял бы я в отношении моей чести или выгоды, если бы отправился вкусить покой и отдых, которых природа требует для своего сохранения? Если бы я чувствовал себя виноватым в том, что покинул его, я спросил бы его: разве я покинул его в какой-нибудь подземной тюрьме, откуда мог бы вытащить его своей рукой, или разве он оставил меня отдыхающим на моем ложе, или разве он оставался среди врагов веры, если он оставался среди не желавших блюсти ее? Говорят, как я всегда слышал, что тот, кто был спутником в несчастьях, должен быть также спутником и в наслаждениях; но здесь – удел бедствия был для меня, а удел наслаждения для него.

В заключение, я считаю заблуждением брать с собой товарища в подобных предприятиях, и еще гораздо большим – кого-либо сопровождать в них; ибо если кто-нибудь зовет товарища по малодушию, он играет жизнью того, кто его сопровождает, потому что при первом же случае сам он бежит, а того оставляет в руках врагов, которых тот не имел и не боялся. И пусть каждый обратит внимание, если с ним это случится, что он является соучастником вреда, какой наносит другой, кого-нибудь оскорбляя.

Я привел себя в порядок, переодевшись и поспав – хотя уже спал достаточно для порядочного человека – в том самом доме, куда прибежал и где я нашел одного из его обитателей преисполненным такой печали, что, хотя он видел, как я растянулся на земле, причем шпага отлетела в одну сторону, а плащ в другую, он не нашел этого случая смешным, как другие, видевшие мое падение, – ибо падение является причиной большой досады для того, с кем оно случается, и большого смеха для того, кто его видит. Несмотря на все это, добрый человек подошел, когда я лежал во всю свою длину в доме этой доброй женщины, любительницы свиного сала, и так как ему показалось, что я был огорчен, то он пришел как бы утешиться со мной, говоря, что все люди на свете испытывают бедствия и что он так же погружен в них, как и все живущие на свете. Я спросил его, в чем заключались несчастья, сделавшие его таким грустным, – потому что я всегда был сострадательным; а он ответил мне одним только словом:

– Ревность.

– Это несчастье у вас? – сказал я ему. – Я не хочу вас спрашивать, достоверно ли это или это только подозрение; но я хочу сказать вашей милости, что это болезнь неопытных юношей, потому что, будь они опытнее, они знали бы, что все ревнуют друг друга. И если бы они обратили внимание на то, что другой, к которому я ревную, ходит пожираемый ревностью ко мне, то я утешился бы его несчастьем и видя его страдающим и истощенным постоянной тревогой. Разве я могу найти какое-нибудь большее утешение, чем видеть моих недругов страдающими и смеяться над ними? Ибо думать, что женщина, развлекающаяся такими отношениями, должна удовольствоваться тем, что дает ей один, это все равно что думать, будто шулер должен удовлетвориться одним только выигрышем, который делает кого-то несчастным. Ревность вселяет дьявола в тело того, кто одержим ею, и кажется, будто такой человек носит его с собой, потому что ревность не причиняет вреда никому, кроме того, в ком она пребывает, и чем больше ее скрывают, тем сильнее она становится. Она держится на столь низменном основании, что, убедившись в истине, или умирают, или находится повод постепенно отделаться от нее, удаляясь от того, что ее вызывает. Я уверен, что есть много ревнивцев и они не знают, что находятся в одинаковом положении, и поверьте, что так обычно бывает. Если ревнуют собственную жену, то этим наносится ей оскорбление, ибо самая низкая женщина на свете больше уважает тень своего мужа, чем всех остальных мужчин.

Один вельможа в этом городе очень хорошо сказал, что такое ревность, и следует не вспоминать о столь неприятных вещах, а утешаться тем, о чем я сказал, а именно – видя, что из-за меня страдают так же, как я страдаю из-за других: ибо женщины пришли в столь несчастное состояние, что самую природу свою лишили той приятности, какой она их наделила. Они пользуются этим только для того, чтобы присваивать и похищать имущество, притворяясь любящими тех, с кого им хочется содрать шкуру, чтобы только сравняться в нарядах с теми, которые по своему происхождению, унаследованному от предков, родились благородными и почтенными, богатыми и знатными, – ибо им кажется, что не должно быть на земле различия и неравенства между женщинами и женщинами, как на небе есть различие между ангелами и ангелами. Я смешал здесь один вопрос с другим, потому что от этого порока проистекает общение с многими, из-за чего все ревнуют; и так как каждая имеет свою дюжину ангелов-хранителей, то они считаются ходячей и законной монетой.