Жизнь Матвея Кожемякина

Амди - кайдак - килаин?

Кунум - ночук - когаин?

Ключарев поднимал голову, молча смотрел на него и снова думал.

- Чего это ты поёшь, Шакир? - спрашивала Наталья, усмехаясь.

- Русскам-та языкам будит: чего стану делать, как будит жить? - вот чего поём!

- Смешные у вас песни, у татар! - говорила Наталья, грустно вздохнув.

Матвей поглядывал на Ключарева, вспоминая, как страшно спокойно он пел, этот человек, идя за гробом отца и над могилой. Лицо певчего запоминалось с первого взгляда: треугольник, основанием которого служил большой, смуглый лоб, а вершиною искривлённый налево длинный нос. Щёки его почти сплошь заросли чёрным жёстким волосом, и под усами не было видно ни губ, ни зубов. Юноше казалось, что Ключарев думает не об игре, оттого всегда и проигрывает Шакиру. Он ждал от чёрного человека каких-то интересных рассказов и - дождался. Однажды певчий, не отрывая глаз от шашек, заговорил:

- Видел я сон: идёт по земле большой серый мужик, голова до облаков, в ручищах - коса, с полверсты, примерно, длиной, и косит он. Леса, деревни всё валит. Без шума однако.

Наталья спокойно догадалась:

- К мору это. К холере...

- К холере? - сомневаясь, повторил Ключарев и, подумав, продолжал: Вдруг бы да - въявь - пришёл такой огромный человек, взял бы это колокольню за шпиль, да и начал садить ею по домам, по крышам, по башкам...

Пушкарь, неодобрительно качая головою, сказал:

- Опять ты, Яким, завираться начал!

А Шакир, качаясь, смеялся.

- Ай-яй! Ай, какой, шалтай-балтай!

Ключарев посмотрел на солдата серьёзным взглядом расширенных глаз.

- Ежели снится? Сон - не враньё. Вот тоже как-то рыба снилась, вроде сома, только зубастая. И летит на крыльях, - сажён полсотни крыло у неё...

- Ну? - спросил Матвей, видя, что пожарный замолчал, погружаясь во мрак своих снов.

- Ну - летит. Ничего. Тень от неё по земле стелется. Только человек ступит в эту тень и - пропал! А то обернётся лошадью, и если озеро по дороге ей - она его одним копытом всё на землю выплескивает...

Слова его, проходя сквозь густую заросль чёрных волос, тоже становились чёрными и мохнатыми, подобно паукам.

- Белая рыба-то? - задумчиво спрашивает Наталья.

- Серая. Как пыль, цветом.

- К дождям это, что ли? - соображает Наталья. - Белая - к снегу. Лошадь, - оттепели не будет ли?

- Пушкарь! - подмигивая Матвею, говорит Шакир. - Как этот сухой рыба зовём-та?

- Сазан? Судак?

Татарин хохочет.

- Она - судак! Рыба - судак, пожарный - чудак. Ай-яй, любят ваша шалтай-балтай язык, ах! Мынога выдумала русска; скушна стала - ещё выдумываит! Язык - верстой, слова - пустой, смешной чудак-судак!

Матвею показалось, что татарин сказал какую-то правду. Однажды он спросил Ключарева, откуда тот родом, и удивился, узнав, что певчий слободской.

- А я думал, ты дальний! - разочарованно сказал он. Тот поднял треугольное лицо и объяснил, пристально глядя на Матвея:

- Нас, Ключаревых, две семьи: Макара да Григорья. Я - Макаров.

- Н-ну? - сомнительно усмехаясь, сказал Пушкарь. - Это не дознано. Скорее ты казначею Перекопову судьбою обязан. У нас по слободе очень трудно разобрать, от кого дети родятся. Бедность!

- Это ничего не означает! - толковал Ключарев спокойно и густо. - Я говорю, как по церковным записям числюсь. Сын Макара Ключарева, ну и - сын ему! Мне от этого ни прибыли, ни убытку.

И, обращаясь к Матвею, продолжал:

- Я бывал далеко. Пять лет в кавалерии качался. Пьянство - по кавалерии - во всех городах. В Ромнах стояли мы - хохлы там, поляки, ничего понять нельзя! Потом - в Пинске тоже. Болотища там - чрезвычайно велики. Тоже скушно. Плохо селятся люди - почему бы? Лезут, где тесно, а зачем? Отслужил - в пожарную нанялся, всё-таки занятно будто бы.

Тёмные слова расползаются по кухне, наводя на всех уныние, и даже тараканы за печью тише шуршат.

- Я в мальчишках ещё любил огонь гасить. Бывало, товарищи разложат костёр, а я его затопчу, песком закидаю.

- На что? - спросил Матвей.

- Так. Днём и без огня светло, а ночам положено быть тёмными.

- Аллах делал, - задумчиво сказал Шакир. - Люди-та не трогай!

Но посмотрел на всех и, улыбаясь, добавил:

- А когда лошадка пасти ночью: холодна, волка ходит, - огонь нужна!

Иногда Пушкарь начинал говорить о своей службе, звучали знакомые Матвею слова: "шип-прутены", "кивер", "скуси патрон", "зелёная улица", "кладсь"... Часто он спорил с Ключаревым, замахиваясь на него книгой и счётами:

- Какой ты солдат, чёрный бес!

- А ты? - несокрушимо спокойно спрашивал певчий, не глядя на него. Верёвки вьёшь?

- Тут не верёвки, идолобес, тут работа! Каждый должен исполнять свою работу. Всякая работа - государева служба, она для Россеи идёт! Что такое Россея - знаешь? Ей конца нет, Россеи: овраги, болота, степи, пески - надо всё это устроить или нет, бесов кум? Ей всё нужно, я знаю, я её скрозь прошёл, в ней работы на двести лет накоплено! Вот и работай, и приводи её в порядок! Наработай, чтобы всем хватало, и шабаш. Вот она, Россея!

- Мне вязать некого, верёвок не требуется...