Жизнь моя — граница. Рассказы пограничника

Вдруг я вздрогнул и оглянулся, услышав стройные ружейные залпы, раздавшиеся за спиной. Чуть поодаль, обнажив головы, стояли товарищи по заставе: они тоже пришли попрощаться с Ингусом и, как настоящему воину, отдавали последние почести.

Через несколько дней я уезжал на другую границу. На груди у меня сиял новенький орден Красного Знамени. И я подумал, что эта высокая правительственная награда принадлежит не только мне, но и Ингусу.

* * *

Память об Ингусе сохранилась у меня на всю жизнь. Потом я ходил в наряд с другими Ингусами, охраняя рубежи нашей Родины. И мне всегда казалось, что умней и преданней той, самой первой, овчарки у меня никогда больше не было. Так я ее любил.

За время службы я подготовил около тысячи следопытов. Учил их дрессировать собак, распознавать самые хитрые следы. И гордился своими учениками, которые тоже стали знаменитыми пограничниками. Среди них — Геннадий Гордеев, Тимофей Пятаев, Александр Смолин, Вячеслав Дунаев, Василий Демчук, Варлаам Кублашвили.

Годы брали свое, и я ушел на пенсию. Только с собаками не мог расстаться. И поэтому, уже став Героем Советского Союза, полковником запаса, с радостью согласился поехать во Вьетнам помогать налаживать вьетнамским друзьям в пограничных войсках службу собак. Пригодился мне опыт, полученный на дальневосточной границе.

Сдружился я с первых же дней с вьетнамцами. Я был не просто военным консультантом, а прежде всего солдатом, любящим свое дело.

Помню, из Монголии вьетнамским друзьям прислали двести лошадей, диких, необъезженных, прямо из табуна.

Во Вьетнаме кавалерийских подразделений не существовало. И вьетнамцы боялись подходить к коням. А мне кони нравились, понимал я в них толк. Степные красавцы были выносливы и быстры, как ветер. Я сам мастерил седла и сбрую. Учил пограничников верховой езде. Что и говорить: трудно было. Все-таки мне уже шел шестой десяток. Но нельзя же пограничнику показывать свою слабость.

Каждое утро я садился на нового коня, объезжая его, приучая к седлу. Кони вставали на дыбы, взбрыкивали, стараясь сбросить седока. Но чувствовали твердую руку и подчинялись воле человека.

Вьетнамцы восхищались, цокая языками:

— Молодец, льен-со Никита!

А я, не подавая виду, так выматывался, что потом спал, как убитый. Спал, как в первые годы моей пограничной службы. Однако за два месяца я научил вьетнамских пограничников ездить по кругу, рубить лозу, а здесь — бамбук, действовать в конном строю.

В Ханой привез я и несколько десятков отборных овчарок — Джульбарсов, Туманов, Джеков и, конечно, Ингусов.

Вьетнамские пограничники быстро освоили курс дрессировки служебных собак и в первые же недели выследили и задержали нескольких лазутчиков, заброшенных с юга американской разведкой.

— Какая собака особенно отличилась? — спросил я как-то у пограничников.

— Ингус! — с гордостью ответил старший полковник Ху Инь Тху.

— Это замечательная собака! — похвалил я. — Лично ее дрессировал. — И мне вспомнилась моя первая овчарка, с которой я выходил на охрану дальневосточной границы. Ингусы продолжали служить, нести свою ответственную службу и на нашей границе, и на границе друзей.