«Жизнь моя, иль ты приснилась мне...»(Роман в документах)

4. Лейтенант Вьюнков, комсорг — 5000 руб.

5. Красноармеец Ковбасюк — 800 руб.

6. Старшина Ерофеев, при окладе 150 руб., — 1500 руб.

А также многие другие подписались на все свои сбережения и внесли наличными. Подпиской охвачено 95 % всего личного состава.

Однако наряду с этим имели место и недовольные высказывания и отказы:

Так, ст. лейтенант м/с Толстякова в разговоре среди офицеров сказала: «На двухмесячный оклад пусть подписываются агитаторы, а я не буду».

Оперуполномоченный ст. лейтенант Гусев в беседе с зам. командира полка по политчасти заявил: «Нечего меня учить, как подписываться. Я подхожу из своего расчета, а брать со сберкнижки и вносить их наличными я не намерен».

Командующий артиллерией дивизии полковник Прохоров сказал: «Не успели кончить войну, а опять уже новый заем. Я на заемы подписываюсь с 1929 года, а от государства еще ничего не получил». При денежном содержании 2400 руб. в месяц, Прохоров подписался на заем всего на 900 руб.

Политаппарат своевременно отреагировал на неправильные высказывания и поступки военнослужащих.

Полковник Фролов.

ПОЛИТДОНЕСЕНИЕ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИТОТДЕЛА 136 СК

Доношу, что подписка на 4-й Государственный Военный заем в 136 стр. корпусе закончена к 8.00 7.5.45 г.

Политработниками, агитаторами во всех частях и соединениях корпуса проведена широкая разъяснительная работа об огромном значении этого займа для страны в восстановлении разрушенного немцами народного хозяйства.

Среди личного состава от офицера до рядового отмечены высокий патриотический подъем и глубокое осознание важности этого мероприятия.

Подпиской на заем охвачено 98 % личного состава. Наиболее активно она прошла в 102-й, 132-й и 425-й стр. дивизиях. Командирам дивизий рекомендовано в своих приказах персонально отметить наиболее сознательных и отличившихся военнослужащих.

Общая сумма реализованного займа составила полтора миллиона рублей или 262 % к фонду месячного оклада всех военнослужащих корпуса.

Подробные финансовые материалы (отчеты) отправлены нарочным в Управление тыла армии.

ПИСЬМО КОМАНДИРА ПОЛКА

Командующему 71 армией Генерал-полковнику Смирнову А.И.

Согласно Вашего распоряжения, сообщаю подробно обстоятельства последнего боя, последних часов жизни и гибели Вашего сына, командира стрелкового взвода 5-й роты 2-го батальона вверенного мне полка лейтенанта Смирнова Владлена Александровича.

Ваш сын, при первой атаке немцев подбивший фаустпатроном немецкий танк, был при этом легко ранен автоматной очередью в голову и правую руку. Его перевязали бойцы, и он остался в траншее, от эвакуации на БМП он отказался и, несмотря на потерю крови, до конца оставался в строю.

При повторных атаках немцев на участке 2-го батальона сложилось критическое положение. В строю осталось менее 30 человек, из 7 офицеров 5 были убиты или тяжело ранены. Принявший на себя командование батальоном лейтенант Журкин через связного доложил мне, что люди стоят насмерть, но немцы продолжают атаковать превосходящими силами с бронетранспортерами, станковые пулеметы разбиты, гранаты на исходе, он боялся, что батальон не продержится, и просил немедленной поддержки. Я послал в батальон агитатора полка, станковый пулемет с расчетом (из 3-х человек), ящики с патронами и 15 противотанковых гранат. Другой действенной помощи я оказать батальону не мог.

При четвертой или пятой атаке немецких танков лейтенант Смирнов, приняв командование ротой, заметил, что фаустпатронов осталось мало, бросился в отсечную вторую траншею, где хранился ротный запас фаустпатронов. С тремя снарядами на плече он бегом возвращался по ходу сообщения к пулеметной площадке взвода, откуда сержант Жуганов, рядовые Мышко и Тишин изготовились к отражению атаки немцев.

В тот момент, когда он выскочил из-за угла в траншею, сержант Жуганов произвел с бруствера пуск фаустпатрона по немецкому бронетранспортеру, при этом огненный луч на расстоянии нескольких метров поразил Вашего сына в область живота.

Он прожил после этого всего две-три минуты, медицинская помощь ему не оказывалась, ничего поделать было нельзя, так как огненным лучом был пережжен позвоночник. По словам рядового Крячко, подбежавшего к нему, он тихо повторял одни и те же слова: «мама» или «мамочка» и «прости меня». Никаких просьб перед смертью лейтенантом Смирновым высказано не было.