Жизнь моя

— Истина в кубке, — прошептала она, проводя пальцем вдоль края. Она представила Кассия пьющим — из этого кубка. Gai sum peculiaris. Я принадлежу Гаю. Она представила лицо поэта, каким знала его по мраморному бюсту в Римском Национальном музее: высокие брови и слегка нахмурены, как будто он борется с некой мыслью, требующей всего его внимания. Она видела его стоящим у пещеры в Серсе, совершающим жертвенное возлияние кроваво-красного вина из сардониксового кантароса.

Она ощутила трепет предчувствия. Не просто беспокойство, не просто неуверенность, а что-то очень близкое к настоящей опасности.

Но чего?

Она постаралась отогнать это.

Вот что имеют в виду, когда говорят о переутомлении. Столько всего произошло, и так быстро, невозможно все это воспринять. Кроме того, чего ты хочешь, поспав всего лишь два часа?

Но дело было серьезнее.

Когда мы любим, — писал Кассий две тысячи лет назад, —
То надежда и опасения
В равной мере в душе обитают.
Так ужасно сознавать,
С какою легкостью можно потерять возлюбленную свою.
А потому к тебе, богиня, я взываю,
Суеверием понуждаем:
Подари нам немного больше времени быть вместе.
Ликарис слишком юна, чтобы жить лишь воспоминаниями.
Да и мне бы большего хотелось.
Для бессмертной — такой, как ты,
Что такое год или два… или десять…

Скрипнула дверь, и внезапно появился Патрик. Он выглядел таким же измученным, как она. Его лицо вытянулось, и тени под глазами стали заметнее.

— Привет! — сказал он.

— Привет!

— Как дела? Выглядишь бледно.

Она обняла себя рукой за талию.

— Ничего, призрак прошел над моей могилой.

— А я думал, это гусь.

— Что?

— Выражение такое.

— Ох, может быть.

Они обменялись испытующими улыбками.

Он постучал по столу пальцами и взглянул на кантарос, потом опять на нее.

— Нашла что-нибудь там, внутри?

Она покачала головой.

— Только песок. Довольно много для «истины в кубке».

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Загадка Кассия, — ответила она. — По крайней мере, я думаю, это то, что она означает.

Ей ужасно хотелось до него дотронуться, и, похоже, он тоже хотел этого. Хотя стоял с противоположной стороны стола.

Его пальцы медленно елозили по поверхности дерева.

— Майлз все еще не вернулся.

— Я знаю.

— Что с ним случилось? Он должен был вернуться несколько часов назад. Он звонил этим утром, откуда-то из автомата, сказал, что приедет к полудню, самое позднее. А сейчас уже шестой час.

— Он приедет, — сказал Патрик. — Послушай, если бы с ним приключилась беда, он бы позвонил. А о несчастном случае мы бы уже знали. Возможно, он просто в игры играет. Ты ведь понимаешь, что он такое. — Но все это прозвучало не слишком убедительно, и глаза Патрика выдавали то же, что чувствовала она.

Он спросил, что сказал ей Майлз, когда звонил.

— Только то, что будет к полудню. — Она решила не говорить ему всей правды. Это только расстроит его.

Майлз звонил с заправочной станции. Как обычно, у него не хватало жетонов. Его голос казался удивительно юным.

— Извини, я такое дерьмо, — бормотал он. — Извини, но я хочу, чтобы ты знала: ты не фригидная. И я действительно тащусь от тебя.

В последовавшей затем тишине она слышала его дыхание, частое и неглубокое, как всегда, когда он бывал под кайфом.

Затем он вдруг сказал:

— Начинаю думать, что не смогу без тебя. — И отключился.

Она почувствовала болезненную жалость к нему, в эту минуту она не могла сказать ему про Патрика.

Патрик с непроницаемым выражением изучал ее лицо, и она спрашивала себя, догадался ли он о том, что она скрывает что-то.

Она поднялась и прошла на его сторону стола.

Он нежно произнес:

— Я останусь и подожду здесь, с тобой.

— Нет, лучше возвращайся в Лез Лимоньерс. Если ты останешься, меня все время будет тянуть к тебе прикоснуться.

Он покусал губу.

— Постарайся не беспокоиться. Он скоро будет здесь. И слушай, — добавил он, — когда бы он ни явился, позвони мне, прежде чем сказать ему. Хорошо?

Она кивнула.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она дотронулась до его запястья. Затем провела по толстой вене на его предплечье.

Он положил руку ей на затылок, нагнулся и поцеловал ее. Она закрыла глаза. Ощутила жар его губ. Ощутила запах шалфея, свежего пота и запах самого Патрика.

Он резко повернулся и вышел.

После его ухода она долго стояла посреди сарая. Затем взяла наброски, скатала их и вставила в кантарос. Затем заперла кантарос в единственный бывший там буфет, закрыла на ключ мастерскую и, повесив оба ключа на шею, пошла через двор, поискать чего-нибудь попить в ожидании Майлза.

* * *