Новое требование Аллаха – джихад – было обращено не к каждому верующему лично, а ко всему народу верующих. Умма в целом должна была вести войну за веру, и Мухаммед предупреждал, что не следует верующим выступать всем сразу. Обязанности отдельного мусульманина не изменились – он по-прежнему должен был очищать себя милостыней, очищать милостыней свое имущество (платить налог – закат), поститься в месяц рамадан (саум), совершать хадж и молиться, памятуя о главном исповедании веры – «свидетельствую, что нет никакого божества, кроме Аллаха, и свидетельствую, что Мухаммед – посланник Аллаха» (шахада). Таковы пять рукн – пять столпов, на которых основан ислам.
– Нет принуждения в вере! – провозгласил некогда Аллах. – Скажи многобожникам, – учил он, – «у вас своя вера, у нас своя вера», и отвернитесь от них красивым оборотом!
Отныне все подобные откровения отменялись – отменялись самим Аллахом, отменялись навсегда. Противникам войны не удастся в будущем ссылаться на волю Аллаха. От новых походов на север никто не сможет уклониться, когда их призовет пророк.
А противники бесконечной войны были – земледельцев Медины война тяготила; и строгих ревнителей чистоты веры, наследников старых ханифов, предписание войны за веру смущало. «Кому добавит веры новая сура?» – спрашивали они. Но Мухаммед был убежден, что добавит.
– В тех, которые уверовали, она увеличит веру, – убеждал он, – и они радуются. А тем, в сердцах которых болезнь, они прибавят скверну к их скверне, и они умрут, будучи неверными. Разве вы не видите, что подвергаетесь искушению каждый год?
Мухаммед знал, что вера не проникает в сердца людей, принимающих ислам под угрозой или из соображений выгоды. Но он знал также, что дети насара вырастают тоже насара, а дети яхуди становятся яхуди. И он был убежден, что дети насильственно обращенных мусульман вырастут истинными мусульманами.
Некогда, говорил Мухаммед, Бог предложил земле принять на себя бремя веры. И, содрогнувшись от ужаса, отказалась земля. А человек принял в себя веру и заключил завет с Аллахом. Разве он, Мухаммед, учил когда-нибудь, что бремя веры – легкое? Нет, не учил. Рай не покупается дешевой ценой – вы будете бороться на пути Аллаха и распространять истину по земле, вы будете убивать и находить смерть в сражениях – и за это вам рай!
Глава 25
«Я выбрал смерть…»
Четыре месяца милостиво даровал Аллах многобожникам на размышление, и этого им оказалось достаточно. Племя за племенем принимало ислам вместе с женщинами и детьми, шейхами и рабами. Немногие предпочли остаться в язычестве и платить дань, вечно дрожать за свою судьбу – все ли условия договора с Мухаммедом выполняют они точно и неукоснительно, не обидели ли ненароком соседей-мусульман? До берегов Индийского океана и Красного моря, до пустынь Центральной Аравии разлился по полуострову ислам. Всюду уничтожали языческие капища, беспощадно вырубали священные деревья, в щебень обращали бетилы – вертикально торчащие из земли камни, идолов кочевников.
– Семя веры проросло! – радовался Мухаммед. – Из крошечного семени быстро растет могучее древо! Пришла помощь Бога и победа, и люди толпами устремляются к вере!
Даже разбойничьи шайки, укрепившиеся в горах Хиджаза и грабившие все и вся без разбора, смирил Мухаммед строгостью и милосердием. Всю кровь и преступления, совершенные в язычестве, предал он забвению, беглым рабам среди них дал свободу, и разбойники приняли ислам и вернулись к мирной жизни.
Люди писания в городах и оазисах давно привыкли к государственности и связанным с ней налогам; испокон веков они платили кому-нибудь дань – собственным князьям и царькам, персам и арабам, грекам и эфиопам. Теперь они платили Мухаммеду примерно столько же, и особой перемены в своей судьбе не ощущали; причин для враждебного отношения к исламу у них не было, на их веру Мухаммед не посягал, на их внутренние дела тоже – как и встарь, должны они были жить и творить суд по предписаниям своих священных книг.
Язычество не находило в себе сил для отпора исламу – оно уже умирало в сердцах людей. Священной войны с язычниками не было – достаточно оказалось одной угрозы, чтобы язычество пало.