В марте наступило время паломничества, и Мухаммед отправился в Мекку. Весть о том, что сам пророк возглавит хадж, разнеслась повсюду. Толпы мусульман примкнули к нему — из одной Медины, уверяют благочестивые историки, поклониться святыням вышло шестьдесят тысяч верующих. Может быть, их было не шестьдесят тысяч, а всего лишь тысячи три — историки ревниво относились к славе пророка. Хаджиев было множество, бесчисленные толпы следовали за Мухаммедом, а каким числом выразить этот взрыв энтузиазма и доверия к пророку — несущественно.
Все «спутники» пророка, сопровождавшие его, все девять жен следовали за ним — в носилках, укрепленных на спинах верблюдов, как и подобало знатным дамам.
После первой же ночной стоянки Мухаммед снял обычную одежду и облачился в ихрам — с этой минуты он предстал перед Богом и все мирское и нечистое стало для него запретным. Все хотели последовать его примеру, но Мухаммед потребовал, чтобы ихрам одевали лишь те, кто ведет с собой предназначенных для жертвоприношения животных. Жены его подчинились этому требованию, как вели себя остальные — неизвестно; в дальнейшем верующие отвергли эту рекомендацию пророка.
— Здесь я служу тебе, Боже! — воскликнул Мухаммед, надев ихрам. — Здесь я служу тебе! Нет тебе равного! Одному тебе — поклонение, от тебя — все благое! Нет царства, кроме твоего царства, нет власти, кроме твоей власти!
Слова этой древней молитвы были хорошо известны:
но во времена невежества язычники исказили их, а теперь Мухаммед очистил ее, вернул ей святость — точно так молился праотец Ибрахим, представая перед Господом.
Очистить угодный Аллаху хадж от искажений, подсказанных сатаной многобожникам, и было его апостольским долгом.
В Мекке пророк совершил умру — поклонение Каабе. Болезнь измучила его, совершать обхождение вокруг храма и бегать между ас-Сафой и аль-Марвой ему было не по силам. На верблюдице аль-Касве объехал он семь раз вокруг Каабы, тросточкой прикасаясь к Черному камню, на ней же совершил «бег» между священными холмами. Исполняя чти древние обряды, он молился, и молитвы были обращены к единому Богу: тем самым умра очистилась от языческой скверны и стала служить исламу.
Мухаммед смазал волосы специальной мазью, приготовленной из камеди; мазь эта придавала голове опрятный вид, помогала против насекомых и делала не столь мучительным последующее бритье головы. Но бриться Мухаммед не стал — никто не должен брить голову, объяснял он, пока жертва не дойдет до своего места; ему же еще предстояло поклониться окрестным святыням и совершить жертвоприношение.
Завершив умру, Мухаммед снял ихрам и переоделся в обычную одежду, чтобы немного передохнуть. Вместе с ихрамом он снял с себя все обязанности паломника — все мирское стало для него дозволенным, он мог видеться с женами, заниматься делами. Омар открыто осудил его за это; что бы Мухаммед ни делал, всегда находились недовольные, всегда его осуждали.
Отдохнув, он вновь надел ихрам и отправился исполнить самое трудное очистить от скверны долины Мина и Муздалифа и гору Арафат. Здесь были главные святыни кочевников, многобожники чтили их больше, чем Каабу. Теперь кочевники приняли ислам и должны были чтить на этих местах, насквозь пропитанных язычеством, Аллаха.
Через долины Мина и Муздалифа проследовал Мухаммед во главе многотысячной толпы паломников к горе Арафат, древнему месту предстояния, встречи людей лицом к лицу с Богом или богами. Идолы были уничтожены, но места, на которых они еще недавно стояли, запомнились и почитались мусульманами особенно священными. В этом гнездилось язычество.
— Весь Арафат — место предстояния! — громко возвестил Мухаммед. — Весь, целиком!
— Здесь служу я тебе, Господи! Здесь я служу тебе! — стали кричать мусульмане знакомые слова молитвы, положенной в местах предстояния. Эту молитву, лаббайку йа рабба, как ее называют арабы, выкрикивали как можно громче и повторяли многократно.
С вершины Арафата, сотворив полуденную молитву, обратился Мухаммед с проповедью к паломникам. Он восседал на аль-Касве, а Рабия ибн Убайя, наделенный могучим голосом и четким произношением, был его глашатаем.
— О люди! — кричал Рабия многотысячной толпе. — Посланник Бога говорит: знаете ли вы, какой сейчас месяц?
— Священный месяц! — кричали хаджии.
— Посланник Бога говорит, — кричал Рабия, — Бог освятит вашу кровь и ваше достояние до дня встречи с ним, как он освятил этот месяц!
Фразу за фразой повторял Рабия слова Мухаммеда, голос которого не мог долететь до толпы.
— О люди! Не знаю, встретимся ли мы через год — внемлите же словам моим! — говорил Мухаммед. — Ваша кровь и ваше достояние — священны до встречи с Господом вашим, и этот день, и этот месяц, и этот хадж — священны!
Верните клятвы тому, кто вам доверился, клятвы запретил Господь! Рост запретил Господь — проценты уничтожаются. Не должно быть никакого ростовщичества, и проценты Аббаса ибн аль-Мутталиба уничтожены!
… За кровь, пролитую во времена неведения, Бог запретил мстить! И я не буду судить ее!