Жизнь на рубеже тысячелетий

А мне тогда надо было сделать выбор. Можно было поставить крест на той самой проклятой, но очень мне тогда казавшейся важной, карьере, рассказав всем и вся то, о чем знало всего несколько человек, присутствовавших на разговоре – моем разносе в директорском кабинете НИИ. Можно было смолчать о нем и попытаться оправдаться перед обвинениями, доказать всем то, что для меня было очевидно. Но, как оказалось, тем, чьими руками меня пытались поставить на место – людям, которым моя “подснежниковая”, если так можно выразиться, а для этой организации просто непрофильная деятельность была непонятна, да и неинтересна; доказать за те 5 минут, что мне дали на объяснения, было просто ничего нельзя. Это прекрасно знали те партийные функционеры, кто подготовил эту расправу. Кстати, они очень неплохо всегда разбирались не столько в людях, сколько в их слабостях, низменных страстях, чаще всего точно знали на какие слабые струны человека надо нажать. Подозреваю, что и меня они к тому моменту успели изучить, и почти уверены были, что смолчу про то, что знал о готовящейся расправе задолго до неё, что не расскажу никому публично, как мне в лицо было сказано: “Ты забыл, где ты числишься и на партучете стоишь. Чем ты там занимаешься нам наплевать, а вот за то, что ты посмел нам помешать, ты ответишь. Тем более у нас на тебя “сигнал” есть”.

Они прекрасно понимали, что выбор мой в тот момент был почти очевиден: попытаться оправдаться (хотя и понимал я, что вряд ли удастся это). Ставить под очевидный удар профессиональную карьеру, которая тогда в моей довольно новой и специфической еще сфере, считалась весьма успешной, было, как мне казалось, нельзя. Близкая защита диссертации и связанная с ней возможность заниматься тем делом, к которому довольно уверенно шел все последние годы, поставили меня в ситуацию почти безвыходную. Кстати и перспектива неплохой зарплаты тоже играла немаловажную роль.

И все-таки выбор был! А я смолчал. Попытку доказать, что ты не верблюд нельзя считать оправданием. Ни перед собой, ни перед людьми. Понял я это не сразу, а несколько позже, когда через несколько лет ценой невероятных усилий получил диплом кандидата наук, держал в руках свою книгу, вышедшую для того времени немалым тиражом и почти сразу раскупленную.

Причем усилий скорее психологических, чем профессиональных. Приходилось доказывать уже новым коллегам по работе, еще не знающим тебя, что ты не человек с клеймом. Сегодня тем, кто не жил в то время, трудно представить себе, как было непросто работать с вынесенным где-то и когда-то партийным выговором. Подразумевалось, что ни за что у нас не наказывают. 37 год у многих в памяти, даже, если они и не жили в то время.

Прошли годы, и взыскание, вынесенное мне по партийной линии за придуманные кем-то грехи, было снято. И должность, и зарплата тоже уже соответствовали когда-то намеченным планам. При этом как-то так совпало, что все это “счастье” свалилось на меня почти одновременно. А счастья-то и не было! Была только невероятная душевная боль, пустота и мысль о том, что жизнь закончена, и дальше жить не стоит.

Спасением моим оказалось то, что я, наконец, понял, что жизнь не состоит только из одной работы, а моя дочь была для меня не менее, но, может быть, и тогда, да и ранее, уже более важной составляющей бытия, чем профессиональная деятельность. Заботы о ней, её взросление стали на годы спасением для души, тем бальзамом, который затянул те раны.

Прошли годы, выросла и стала самостоятельной и, по-моему, довольно самодостаточной, дочь, но та же мысль продолжает временами будоражить душу: а что было бы, если бы в тот день и час я сказал им всем всё, что о них думаю?

К финишу приближается моя профессиональная деятельность, хотя он может быть и весьма далек. Ну, тут уж, как Бог даст. Попытки найти ответ на периодически мучающий вопрос приводят к мысли, что все на свете имеет свой, далеко не всегда доступный человеку, смысл. Что все, что не делается – все к лучшему. Психологически себя защитить, успокоить, за долгие годы я научился. А за окном снова пошел дождь.

Белая ворона