В моем сердце закипел гнев, я понимал, что он считает меня чужаком, а себя истинным американцем.
— Измените свой тон! — вдруг сказал я.
— Ответьте мне, вы хорошо знаете законы этой страны?
— Я уже сказал вам, что немного знаю их.
— Немного — это недостаточно, их нужно знать хорошо. Кстати, усвойте и законы морали, — прошипел Шилд и злобно добавил: — Иначе эта штука мигом выучит вас.
Он вытащил из кармана револьвер и направил на меня.
— Я никогда не усвою вашу мораль, — сказал я.
— А я вас заставлю.
— Чего же вам надо от меня?
— Хочу, чтобы вы больше не встречались с моей женой. Мне было жаль ее, не то я пристрелил бы вас еще дома.
— И это все?
Он спрятал пистолет в карман и сказал:
— Гуд бай.
— Гуд бай.
Шилд сел в машину и уехал, а я направился пешком к станции городской железной дороги.
Неужели мистер Шилд сам себе кажется героем, думал я по пути.
На следующий день в десять часов утра в магазине появился мальчик, выполнявший у нас обязанности курьера, и подал мне визитную карточку хозяина фирмы. На ней было написано: «Прошу вас зайти ко мне».
— Где хозяин? — спросил я.
— В конторе.
— Спасибо.
Хозяин вежливо встретил меня и предложил сигару.
— Вы оскорбили одного из наших уважаемых клиентов, — начал он.
— Не помню, чтобы я оскорблял кого-либо из клиентов.
— Речь идет о мистере Шилде, торговце страусовыми перьями.
— Я никогда не оскорблял господина Шилда, напротив, очень внимательно обслуживал его и его жену, и они оба остались довольны предложенными мной коврами.
— Но вы хотели завести роман с его женой.
— А какое это имеет отношение к обслуживанию посетителей торгового дома?
— Дорогой мой, — директор выпрямился в кресле, — вы познакомились с миссис Шилд в отделе восточных ковров моей фирмы и обязаны оберегать установленные нами порядки.
Я сразу же решил покончить с этим разговором.
— Сэр, мне безразлично, каковы ваши порядки, своей личной жизнью я волен распоряжаться сам.
Сидящий напротив меня человек, остолбенел: вряд ли ему когда-либо доводилось слышать подобное от служащего.
— В таком случае считайте себя с этой минуты свободным.
— Как вам угодно, сэр.
Он склонил голову над блокнотом, написал что-то и протянул мне листок бумаги. Это было указание бухгалтерии выплатить мне двухнедельный заработок и еще недельный за увольнение.
— Простите, сэр, но у меня с вами договор.
Я вынул из кармана сложенную вчетверо бумагу и положил ее перед ним на стол.
— Очень необдуманно было заключать с вами такой договор, — выдавил он из себя и нажал кнопку электрического звонка.
Вошел управляющий.
— Почему вы заключили договор с этим господином на таких условиях? — спросил хозяин.
— Он большой специалист. Мы не могли принять его на других условиях, — объяснил управляющий.
— Вот как!
Хозяин был из числа тех, кто сам мало разбирается в делах, но быстро усваивает все, что касается выгоды.
Согласно договору, я получил жалованье за пять месяцев вперед и через два часа после разговора с хозяином навсегда покинул фирму.
Мной владело только одно желанье — увидеть Бинт-эль-Талиб. Звонить по телефону было невозможно, трубку мог поднять Шилд.
Я поговорил с одним знакомым продавцом из магазина и попросил его ради старой дружбы сообщить мне о миссис Шилд, если она подаст о себе какую-нибудь весть.
Спустя несколько дней я встретился с арабкой в ресторане-кафе «Константинополь». Оттуда мы отправились в китайский ресторан «Чоп-суи».
Мы уединились в отдельном кабинете, Бинт-эль-Талиб рассказала мне, как была удивлена, узнав от продавца, что я уже больше не работаю в магазине. Она, оказывается, и не подозревала о моем столкновении с мистером Шилдом. Когда в ту ночь мистер Шилд вернулся домой, Бинт-эль-Талиб спросила:
— Ты довез его до дома?
Он ответил:
— Да. Какой симпатичный молодой человек!
Узнав о том, что произошло в ту ночь на самом деле, дочь Талиба возмутилась:
— А я-то думала, что нахожусь в цивилизованной стране. Так могут поступать только в Аравии, где жену считают собственностью, товаром!
— Цивилизация — это лишь внешний лоск, Бинт-эль-Талиб, и здесь и там женщина — товар, с той лишь разницей, что на Востоке женщина — товар «ручной работы», а здесь — «машинной», таким образом, на Востоке она ценится вдвое дороже.
Я попросил Бинт-эль-Талиб не говорить мужу о нашем разговоре.
Она решительно сказала:
— Я больше не считаю Шилда своим мужём, но буду молчать до тех пор, пока не уйду от него.
Затем ее взгляд смягчился. Передо мной снова была добрая и нежная восточная женщина.
— Ты оазис для меня в этой пустыне, — прошептала она.
— А ты — освежающий родник в этом оазисе.
Наши руки сплелись, как ветви деревьев в саду…
Арабка каждый раз мрачнела, когда надо было возвращаться под кров продавца страусовых перьев.
Однажды она сказала:
— Мне кажется, что нашу землю освещает не одно и то же солнце, придет время, и ученые докажут, что на Востоке светит одно солнце, на Западе — другое.