Жизнь на волоске

И еще об одном хочу сказать — жизнь человека не такая уж долгая, чтобы можно было легко и быстро забыть все, что было пережито за время военной службы. Уверен, что четыре года, отданные мною флоту, во многом предопределили всю мою последующую жизнь. Часто ловлю себя на том, что, рассказывая детям о матросской службе, становлюсь слишком пристрастным и начинаю идеализировать прошлое. О том, насколько глубоко укоренились во мне некоторые требования флотского уклада жизни, можно судить по чисто физическому беспокойству, которое вызывает у меня небрежно заправленная постель. Может быть, это звучит смешно, но однажды я, несмотря на усталость, не смог заснуть в гостинице, где ночевал один в двухместном номере, из-за того, что вторая кровать была застелена неряшливо. И вот я среди ночи встал, привел ее в порядок и лишь после этого погрузился в сон.

Воинская служба нелегка, но все ее трудности и испытания стократно компенсируются тем благотворным влиянием, которое она оказывает на юношей, вставших в ряды защитников завоеваний социализма. Высокая и гордая честь быть воином матери-Болгарии окрыляет молодые души и сердца.

НА ПОЗИЦИЯХ «ДВАДЦАТОЙ ВЕСНЫ»

Армия должна создавать из солдата совершенно новую личность — духовно и физически способную воевать.

И. Хаджийский

Почти во всех сборниках стихов Матея Шопкина, секретаря Союза болгарских писателей, заслуженного деятеля культуры, военно-патриотической теме отдано основное место. И это не случайно.

Дед поэта был убит в 1916 году, во время первой мировой войны. Было ему тогда сорок четыре года. И сейчас в комнате родного дома Шопкиных висит солдатский портрет деда Матея. В детстве будущий поэт не раз подолгу простаивал перед этим портретом. Отец Шопкина принял участие в Отечественной войне Болгарии, храбро сражался с немецкими фашистами. Кровь, пролитая дедом и отцом, навсегда связала поэта с армией.

Еще в одном из своих первых ученических стихотворений, напечатанных в 1956 году в великотырновской газете «Борьба», Матей писал:

«Родина, вместе с тысячами ровесников иду под твои знамена, чтобы безраздельно принадлежать тебе!»

Под вечер переступил Матей Шопкин порог армейской казармы. Первая ночь навсегда запечатлелась в его памяти. Стоит поэту мысленно вернуться к годам своей солдатской службы, как та давняя ночь зажигает над ним свои огромные осенние звезды, будит странные шорохи и шумы и разливает по жилам какой-то особенный трепет. Об этой своей первой ночи в казарме Матей написал стихотворение «Солдатская ночь», которое отослал в журнал «Болгарский воин». Через какое-то время он получил письмо от известного писателя Станислава Сивриева, в котором содержались добрые слова, ободрившие начинающего свой литературный путь юношу. А через два месяца посланное в «Болгарский воин» стихотворение увидело свет. В нем Матей пусть еще недостаточно умело, но очень искренне выразил обуревающие его чувства. Он писал о том, что небывалые силы переполняют его, а в душе звучат слова легендарной песни «Велик он, наш солдат!».

Спрашиваю поэта, какие командиры и политические работники были ему ближе всего и в наибольшей степени помогли ему как молодому бойцу.

Первым мой собеседник называет заместителя командира по политической части майора Йордана Спасова. Навсегда запомнил Шопкин, что произошло с ним в самом начале службы. Как-то утром командир роты вызвал его и с нескрываемой тревогой и недоумением сказал, что Матею надлежит явиться к майору Спасову. Все молодые бойцы знали, что майор этот чрезвычайно строг и взыскателен, не признает компромиссов. Но Шопкина майор Спасов встретил приветливой улыбкой. Встав из-за стола, поздоровался с ним за руку, затем пригласил присесть. Матей растерялся, не знал, что и подумать. Из последующего разговора выяснилось, что Спасов знал многие стихи Шопкина, главным образом те, что увидели свет на страницах газеты «Борьба». Стихи эти майору понравились, и он был рад, что молодому поэту выпало служить именно в их полку.

После краткой беседы Шопкин покинул штаб, преисполненный благодарности и признательности. Он чувствовал себя окрыленным. О большей моральной поддержке трудно было и мечтать.

— Вид у меня был, наверное, слишком странным, судя по тому, как недоумевающе посмотрел на меня командир роты, — улыбается поэт, рассказывая о том давнем эпизоде.