Жизнь на восточном ветру. Между Петербургом и Мюнхеном

За пьесой Отвея в первое же воскресенье нашей супружеской жизни я, помнится, задремал, лежа на кушетке у раскрытого окна. Однако вскоре был разбужен громким, встревоженным разговором нескольких дам, сидевших в садовой беседке. От них я услышал о том, что час назад во время государственного визита в боснийском городе Сараево был убит наследник австрийского престола эрцгерцог Франц Фердинанд.

Это случилось 28 июня, на пятый день после моего венчания.

В следующее мгновение сна не было ни в одном глазу. Франц Фердинанд? Княгиня Грузинская именно в нем, глубоко верующем эрцгерцоге, надеялась обрести высокого покровителя нашего католического театра. И уже предприняла кое-какие шаги, чтобы добиться для меня аудиенции у него, ибо влиятельные союзники и покровители были нам так необходимы.

В то время я настолько слабо ориентировался в подводных течениях эпохи, что не имел представления ни о мотивах, ни о возможных последствиях этого покушения. Для Отто Райхера все это тоже был темный лес и полная неожиданность. А княгиня спустя несколько дней написала под впечатлением этой кровавой трагедии мне о том, что это событие как раз и доказывает лишний раз, насколько необходим теперь наш католический театр, чтобы призвать людей к опамятованию и рассудку. Так близоруки мы все тогда были.

А ведь эти выстрелы в Сараеве разбудили в человечестве подземную магму, которая не успокоилась до сих пор. Но мы еще ни о чем не догадывались. Не догадывались, что своими выстрелами сербский мальчик Принцип застрелил целую эпоху. Может быть, в ком-то эти выстрелы и отозвались прозрением, но тех, чьи уши расслышали истинный их смысл, были единицы.

Нас среди них не было. Несколько недель спустя мы в прекрасном настроении отправились в Мюнхен. Свои зимние вещи, книги, рукописи, белье и серебро мы оставили в Граце, ибо еще не знали, куда нас забросит судьба после поездки в Нью-Йорк.

Мы остановились в отеле «Континенталь». Я показал своей жене бар «Одеон», любимый мой ресторан; мы катались по ночному Мюнхену, я теперь ее глазами смотрел на все те места, что были мне так дороги. Волнующее, хотя и жутковатое в чем-то путешествие в юность.

Нам было радостно в то прекрасное лето. С нашими мюнхенскими друзьями — поэтом Гербертом Альберти и его женой, моим митавским другом Паулем Кайзерлингом скучать не приходилось. Вылазки в горы, поездки на верхнебаварские озера, солнечные, лучистые дни. Как мы были счастливы на этом грациозном балу жизни! А серьезные собеседования с вечно погруженным в свои думы Карлом Мутом, который меж тем стал профессором, лишь вносили некоторую приятную изюминку в этот мед легкого времяпрепровождения.

Мы посмотрели «Доктора Фауста» в театре марионеток, но и оттуда не повеяло на нас ничем тревожным. Эльзи умопомрачительно забавно воспроизводила трубно-верблюжьи звуки, каковыми злые духи в пьесе сопровождали свои фигли-мигли. Мы были счастливые дети беззаботного времени — да и весь мир тогда был таким! На точеных, но прочных пилястрах жизни цвели пахучие розы, о грядущей тьме никто не думал, жизнь могла становиться только еще радостнее и веселее.

И письма вовсе не капали горьким вермутом в эту негу. Однако нам пора было двигаться дальше. Последней нашей станцией в Германии стал Страсбург, здесь мы остановились в фешенебельном «Красном доме». Я должен был нанести визит монсеньору Цорну фон Булаху, викарному епископу, который заинтересовался нашим проектом. Беседа с этим элегантным князем церкви должна была, как надеялся епископ Ропп, продвинуть меня еще дальше, ибо у него были обширные связи, благодаря коим можно было заручиться поддержкой каких-либо влиятельных лиц.

Викарный епископ пришел в восторг от моего «Тангейзера». Мы провели с ним немало времени вместе. И все же атмосфера явно менялась, в Страсбурге она была уже заметно иной. Стрелка барометра падала на глазах. Все ниже и ниже. Эльзасцы в своих красных беретах, сгрудившись на площадях, что-то выкрикивали, отчаянно жестикулируя. И в газетах стало раздаваться вдруг какое-то заикание. Над цветущей землей вставал бледный призрак войны.

Какая там война, глупости! Ну, разве что маленькая балканская; Австрия выступит как судия, ибо такое убийство по всем человеческим законам взывает к возмездию. Так говорили все.

В один прекрасный день портье доложил нам о прибытии ее светлости княгини «фон Грузия». И вот, совершенно нежданно, нас уже обнимала княгиня Грузинская. Она привезла с собой письма от епископа. И поведала мне о том, как обстоит дело с финансами. Деньги из наследства через несколько дней поступят в петербургский банк. Шесть тысяч рублей она уже перевела в Лондон, в Лайонс-банк; эти деньги — на ближайшее время и на поездку в Нью-Йорк. Все идет как нельзя лучше. Монсеньор Бенсон меня ждет.