Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)

Обнимаю тебя крепко-крепко. Благодарю тебя за то счастье, которое ты подарила мне. Будь мужественной. Воспитывай нашего сына и сделай из него стойкого борца. Извини меня за те огорчения, которые я невольно причинил тебе. Я хорошо знаю свою Жюли и уверен: что бы ни случилось, она не упадет духом, — недаром она потомок славных коммунаров.

Целую тебя, моя незабвенная подруга.

Твой любящий друг Качаз.

P. S. Мой дневник, написанный на армянском языке, хранится в моей старой квартире, под третьей доской от окна. Очень прошу тебя, достань его оттуда и при первой возможности перешли моему брату Мураду Саряну в Бейрут; напиши ему от моего имени, чтобы он отправил его на родину — в Советскую Армению.

Мне кажется, что каждый человек должен давать отчет о своей жизни перед народом. Я не смогу этого сделать сам: скоро меня не станет. И я крепко надеюсь, что мой дневник расскажет людям о честной жизни, отданной за свободу и счастье.

Напиши Мураду теплое, хорошее письмо, он вполне заслуживает твоего уважения. Пусть мой единственный брат не печалится и вспомнит старинную песню, которую певали в нашей долине: «Смерть неизбежна, и человек умирает только раз. Слава тому, кто принес свою жизнь в дар народу и родине своей».

Качаз».

Дальше шли пожелтевшие газетные вырезки.

Вот статья, напечатанная во французской продажной фашистской газете за несколько дней до процесса и посвященная суду над интернациональной группой борцов Сопротивления. Она явно рассчитана на то, чтобы создать впечатление, что во Франции движение Сопротивления было организовано Москвой и само движение возглавляют пришлые элементы — испанцы, армяне, поляки, чехи.

А вот вырезки из «Юманите».

«21 марта. Париж. Вчера во Дворце юстиции начался процесс интернациональной группы антифашистов, активных борцов движения Сопротивления Парижского района. На скамье подсудимых двадцать семь человек, во главе с бесстрашным руководителем, коммунистом, товарищем Качазом, по кличке «Арап».

Устроители этой судебной комедии — французские предатели — и ее режиссеры, немцы, ставили перед собой цель: доказать, что движение Сопротивления во Франции организовано иностранцами. Они надеялись встретить перед собой испуганных людей, готовых на все, чтобы спасти свою жизнь. Напрасные надежды! С первых же слов подсудимых выяснилась тщетность этих надежд, и роли переменились. Подсудимые начали выступать в роли обвинителей, а судьи — только защищаться.

Несмотря на объявление, что суд состоится при открытых дверях, доступ в зал для желающих попасть туда был невозможен, даже близкие родственники подсудимых не были допущены. Все места были заняты лишь угодной для полиции публикой. Улицы, ведущие во Дворец юстиции, патрулировались усиленной охраной полиции и войск.

Первым был допрошен товарищ Качаз. Под перекрестным огнем судьи и прокурора, стремившихся провокационными вопросами запугать его, этот мужественный борец до конца сохранил хладнокровие.

На вопрос судьи: «Признаете ли вы себя виновным?» — товарищ Качаз ответил:

— Смотря в чем. Если выполнение своего долга перед Францией стало считаться виной, то в таком случае я безусловно виновен.

— Скажите, какое вам дело до Франции? Вы же иностранец! — с иронией спросил судья.

— Мне кажется, уместнее было бы мне задать вам такой вопрос: какой вы француз, если вы служите врагам Франции?

На это последовал грозный окрик судьи:

— Здесь задаю вопросы я! Отвечайте: почему вы осмелились вмешаться в дела Франции?

— Такого вопроса мне не задавали тогда, когда посылали защищать Францию против немцев и когда я почти два года сидел в окопах.

Видя беспомощность судьи, за допрос взялся прокурор:

— Скажите, подсудимый: сколько вам платили московские большевики за вашу деятельность здесь, во Франции?

— Прежде всего, господину прокурору должно быть известно, что коммунисты не торгуют своими идеями; кроме того, московским большевикам, которых, к своему великому сожалению, я не имел счастья знать, незачем было нам платить, ибо каждый из нас, сидящих здесь, готов отдать свою жизнь, свою кровь капля за каплей за торжество их справедливого дела, ибо это, в свою очередь, означало бы торжество всего демократического человечества, в том числе славного французского народа, временно порабощенного немецкими фашистами.

На скамье подсудимых раздались громкие аплодисменты. Затем последовала серия угроз и ругательств со стороны судей.

Все десять подсудимых, допрошенных в этот день, держали себя с таким же достоинством, с таким же мужеством, как товарищ Качаз».

Еще одна вырезка из «Юманите», от 22 марта:

«На вчерашнем заседании суда выявился ряд любопытных фактов, проливающих яркий свет на те гнусные методы, к которым прибегают суды, чтобы заставить подсудимых давать желаемые властям показания. В этом отношении очень интересна была речь рабочего-француза товарища Лефебюра.