Жизнь наоборот

— А если её изнасилуют или морду набьют? Что мне прикажешь делать?

Малышев остановился перед низким креслом, видимо, собираясь сорвать злость, но увидел не то, что хотел видеть. В кресле, согнувшись, сидел сморщенный старичок. Ершистый, задорный, под стать фамилии, но уже совсем слабенький. Малышев мотнул головой, сбрасывая с себя раздражение и злость.

— Ладно, уговорили, — хмыкнул Игорь Константинович, сдаваясь, — умеешь ты, Виктор Степанович, уломать. Закалку сохранил. Молодец!

— А то! — воскликнул довольный Степаныч и заливисто засмеялся.

Батанов разжал кулаки и посмотрел на календарь:

— До которого к нам?

— Пока не раскроем расчленёнку. Никогда такого не было, чтобы пакет с трупом валялся прямо в подъезде. Не было!

— Да уж, — согласился Батанов, — такого не было. Игорь Константинович, как только рейды проведём, выделю вам нормального опера.

— Договорились! И где эта звезда уголовного розыска?

— Она с суток! — в голос проорали Степаныч и Батанов.

Малышев мотнул головой, натужно улыбнулся и вышел, махнув на прощание сжатым кулаком. Его спина несколько сократилась в объёме, что означало, из важного сановного лица Малышев превратился в обычного сотрудника.

* * *

По потолку бегали неясные тени, просочившиеся с улицы сквозь задёрнутые шторы. Алина лежала на боку и смотрела на спящего Диму. И хотя они встречались уже три месяца, она впервые ощутила себя женщиной. Сегодня она любила без страха и опасений, что вернутся родители, зазвонит телефон, позвонят в дверь. В квартире стояла спокойная и расслабляющая тишина. Димины родители уехали на дачу, телефоны были отключены. Раннее утро обещало радостную и беспокойную суету, но Алёна не боялась ничего, она хотела прожить этот день каждой клеточкой своего организма.

Сегодня она радовалась тому, что живёт на этом свете, что когда-то имела счастье появиться на свет. Уверенность давала любовь к лежащему рядом мужчине. На рассвете Алёна поняла, что такое любовь. Когда в мужчине нравится всё: как он спит, дышит, облизывает во сне губы. Всё в нём кажется милым и волнующим. И весь он родной-родной, до колик в сердце, так хочется сжать его в объятиях и прижать к себе крепко-крепко. Но побоялась его разбудить, не прижалась — вместо этого Алёна нежно провела пальцами по Диминой спине, едва её касаясь. Она пробежалась по позвоночнику, словно пересчитывала позвонки. Все на месте. Дима совершенен. У него самая красивая мужская спина. В эту спину можно влюбиться до одури, до беспамятства. Мускулистые руки, гладкая кожа, ни капли жира. Втянутый в рёбра живот. Узкая талия. Дима создан для любви и поклонения. И всё это богатство принадлежит ей, Алине Кузиной. Ведь это ей он доверился, рассказал про себя самые страшные секреты. А она слушала и жалела его, и любила, и ласкала. Алина вдруг застыдилась самоё себя. Сегодня ночью она была бесстыдной и целомудренной одновременно. И хотя совместить эти два качества сложно, она смогла, став для Димы самым преданным и любящим существом. Да. Она превратилась в существо, без конца преданное любимому мужчине. Дима оценит жертву. Он умный и дальновидный.

— Не спишь? — пробормотал Воронцов, нащупывая её ладонь. — Ой, щекотно. Вот здесь и здесь погладь. И ещё здесь. Ты такая нежная сегодня.

— А это умбиликус, маленький, аккуратненький умбиликусик, — шептала она, поглаживая впалый мужской живот.

— Что такое «умбиликус»? — Он схватил её за руку.

— Это пупочек. Пуп земли. Твой умбиликус самый красивый на земле. Ты самый красивый мужчина на свете! Я люблю тебя, милый, — шепнула Алина, добираясь до упругих бедёр.

Рука скользила по ровному телу, не за что было зацепиться. Всё бархатное и горячее. Горячее не бывает.

— Любишь? Не верю!

Дима махом перевернулся и лёг на Алину, заглядывая ей в глаза.

— Люблю, Дима, люблю, ты сам это знаешь. У меня никого нет, кроме тебя.

— А как же твоя мама? — удивился Воронцов.

— Пуня — это другое, она из соседней Галактики, а мы с тобой владеем целым миром. Мы самые богатые богачи во всей Вселенной, Димыч!

Они заглянули друг другу в глаза и вдруг забыли обо всём. Не было комнаты, штор, потолка, посторонних звуков. Весь мир принадлежал им. Больше никого в нём не было. А когда очнулись, одновременно посмотрели на часы и расхохотались.

— Батанов уже на работу едет, а мы с тобой ещё в постели валяемся, если бы он узнал…

Они рисовали смешные картины, обрывая фразы, торопясь досказать, от смеха не договаривал; по комнате летали странные слова, бессвязные обрывки, лишённые смысла, но эти двое понимали друг друга. И смеялись громко, до слёз, до спазм в животах. И вдруг что-то изменилось, какое-то движение пробежало по лицу Димы, он на миг замер, скривился и вскочил с кровати:

— Сейчас мать приедет. Одевайся!

Алина сидела между подушек, пристыженная, обнажённая и потерянная. Всё изменилось. Ушло чувство родства. Только что Дима был своим, родным и вдруг за секунду стал чужим, отстранённым. Отчуждение легло между ними, словно оно было третьим на любовном свидании.

— Дима, мне показалось, что я… — она сбилась и умолкла.