Жизнь наверху

— Да, в молодости. Но не теперь, Джо, не теперь.— Он протянул мне портсигар. Сигареты были толще обычных, с его инициалами. Я пошарил в кармане, ища зажигалку, но вытащил коробку спичек, которую взял в отеле «Савой». Он поглядел на коробку и усмехнулся.— Сувенир,— сказал он. От этой усмешки лицо его помолодело. Впервые в жизни мне показалось, что я как будто начинаю понимать, как Элис могла выйти за него замуж.

— Я не хотел приходить сюда сегодня,— сказал я.

— Я это вижу. Нам можно не доискиваться до причины, не так ли? Да и мне, правду сказать, не хотелось приходить…— Он закусил губу.— Здесь не поговоришь.

* * *

Мы поговорили в его доме на Пеннак-лейн — узком, немощеном проезде, ответвлявшемся от Тополевого проспекта. В каком-то отношении здесь было даже лучше, чем на Тополевом проспекте. Дом Джорджа был здесь если не самым большим, то самым новым. Солидный дом, сложенный из местного камня в стиле швейцарского шале, нечто прямо противоположное той железобетонной конструкции, в которой он жил с Элис на шоссе Коноплянок.

Этот дом пришелся бы Элис по вкусу. Однако во всем остальном вкусы Джорджа, по-видимому, не претерпели никаких изменений. Только бурбонское виски («я помню вашу слабость, Джо»), которое я усиленно подливал себе, помогло мне не впасть в состояние безысходной тоски: все цвета были здесь слишком светлые, все формы слишком обтекаемые, все абстракции на стенах слишком абстрактные. И все было слишком аккуратное, слишком опрятное — это было жилище аккуратного мужчины, который живет один.

Говорил преимущественно Джордж, вставая и нервно прохаживаясь по комнате. Виски, казалось, растворилось в моей усталости, поглотилось ею, и голова моя была ясна, и язык не заплетался, но Джордж теперь, когда он был у себя дома, несколько распустил вожжи. Лицо его не раскраснелось и не побледнело, но как-то обмякло.

— Это все Моурин придумала,— сказал он, внезапно оборвав разговор о моем тесте.

Он взял с каминной полки фотографию в рамке. Изображенной на ней молодой особе было никак не больше тридцати лет; у нее были темные волосы и твердая складка в углу рта. Казалось, она тихонько посмеивается над чем-то, но вполне добродушно, впрочем. Я возвратил ему фотографию. Он взял ее очень бережно, словно боялся повредить.

— Красивая девушка,— сказал я.

— Моя невеста.

— Поздравляю.

— Это еще пока не официально. Но мы скоро поженимся.

Он опустился в кресло. Оно было серебристого цвета и по форме напоминало половинку яичной скорлупы — я думал, что такая мебель существует только в нью-йоркских рекламных проспектах. Но Джордж, казалось, чувствовал себя очень удобно в этом кресле. Анатомически он был человеком двадцатого столетия. Я же был неправильной формы, не такой, какая требовалась для этой комнаты, мне было бы неудобно сидеть в таком кресле… и я слишком устал и слишком много выпил. Нужно было сказать Джорджу какую-нибудь любезность и отправляться домой.

— Я очень рад за вас,— сказал я.— Тоскливо жить одному.

— Я жил один очень долго,— сказал он.— Всю жизнь. Вы знаете…— Он подлил себе виски.— Когда Элис умерла…— Он снова умолк и поглядел на меня почти с нежностью.— Когда Элис умерла, я был рад. Легче быть одиноким, когда ты и вправду один. Если бы у нас были дети, тогда еще все могло бы сложиться по-другому.

Было уже одиннадцать часов. Сьюзен теперь, верно, легла спать. Я разденусь за дверью, а потом тихонько заберусь к ней в постель. Но сначала я зайду к Гарри и положу около него катушку с цветной пленкой, о которой он меня просил. А потом пойду к Барбаре и положу ей в кроватку медвежонка, купленного в Лондоне у Хэмли. Возвращаясь домой, я возвращался не к Сьюзен, а к детям. На какое-то мгновение мне стало жалко Джорджа.

— Вы когда-нибудь вспоминаете о ней? — спросил он.

— Это было бы бессмысленно.

— Выпейте еще,— сказал он. Теперь голос его стал хриплым.

— Нет, Джордж, спасибо, мне, право же, пора.

— Нет, я настаиваю. Последний раз мы с вами пили вместе десять лет назад. Даже немного больше. Ну, давайте еще глоток.— Я протянул ему мой бокал.

— Маловат,— сказал он и взял лафитный стакан.

— Салют,— сказал он.— Пью за то, чего вам больше всего хочется. А все же вы вспоминаете о ней когда-нибудь, Джо?

— Иногда.

— Это глупо. Она не принесла бы вам счастья. Она бы проглотила вас живьем.

К моему удивлению, слезы навернулись мне на глаза.

— Мир праху ее.

— Так говорит Моурин. Она всегда так говорит — с первого дня нашего знакомства. Вы счастливы теперь, Джо?

— Счастлив… как все.— Я не мог сказать иначе. Я не мог соврать ему, потому что он был мужем Элис. И он хорошо это понимал.

— Счастлив, но не до головокружения. Счастлив, как все. И у вас есть дочь.

— И сын.

— Но сын — это мамочкин сынок.

— И дедушкин.

— А дочка — ваша. Так случается иногда.

— Это может случиться и с вами,— сказал я.

Я поднялся — не без некоторого труда. Мое кресло хотя и не было таким исчадием двадцатого века, как кресло Джорджа, все же как бы вынуждало меня оставаться в полугоризонтальном положении.